Михаил Григорьевич Корешковский - Море, море...(СИ)

   Море, море...

   Она бы начала сказку так: "Жило-было море". Где-то далеко на Припяти еще дымился страшный Чернобыльский реактор. А здесь был ласковый воздух и игривая сине-зелёная волна. За её плечами только что оконченный техникум. Ещё никогда она не видела моря.

   - Ты кто? - спросил он, потому что она была смуглянкой.

   - Еврейка. А ты?

   Они вдвоем стояли на мысу, на галечном пляже Ялтинской турбазы.

   - Русский. Вообще-то я ненавижу евреев. Их надо всех перевешать и скальпы снять... Но ты мне очень нравишься. Ты необыкновенна...

   Вот так, без обиняков. Он выбрал её, она была нужна, а всё, чему она принадлежала - нет. Чувствовалось, бывало, в школе, спиной, какие-то намёки и шушуканье, но ещё никто не говорил о желании уничтожить.

   Потом жалела - надо было сразу крикнуть ему в лицо:

   - Пошел вон!

   А она не нашлась, что ответить.

   Он полагал, что она внимает - ...в тебе невероятный магнетизм... - и говорил о её глубоких глазах.

   Она была настолько поражена, что не могла даже воспринимать его как мужчину: он существовал отдельно от внешности, шарма, запаха и голоса. Не знала, как от него избавиться, от этой душащей любви-ненависти. Она разомкнула пересохшие губы:

   - Я перегрелась. Мне надо в медпункт.

   Он пошел её провожать, объясняясь по дороге в чувствах, и как она ему близка.

   И с ним она должна бы была заявиться к отцу с матерью, с которых он хотел содрать скальп, и просить, выражаясь старомодно, благословения.

   В медпункте она сказала, что её преследуют. Медсестра согласилась помочь, вышла и передала, что у девушки плохо с сердцем, и надо полежать здесь пару часов. Он ответил, что будет ждать, пока не станет лучше.

   Она тянула время, а он всё сидел и сидел.

   - Он не уйдет, - сказала медсестра. - Этот упёртый.

   Деваться было некуда. Она вышла и, чтобы не оставаться с ним наедине, сказала, что сейчас обед, и ей нужно в столовую.

   Он, конечно, пошёл за ней. В столовую турбазы его не пустили - он был "дикарем", и жил в комнате на шесть коек где-то на частном секторе, но она пообещала встретиться с ним на пляже, и он отправился ждать.

   Есть она не могла. Массовичка в столовой продавала экскурсию в Севастополь - товарищи, подходим, покупаем... последние семь билетов... На причале, видимом из панорамных окон столовой, уже ожидающе покачивалась поджарая, похожая на гончую, белая "Ракета" - корабль на подводных крыльях.

   Паспорт и деньги были при ней в пляжной сумке через плечо, она купила билет, поторапливаясь с другими желающими. Добро пожаловать на борт! - прохрипел судовой репродуктор и весело заорал песню Юрия Антонова - "Море, море...", а через полтора часа быстроходная "Ракета" уже входила в узкий проход сетевого заграждения пронзительно синей, тёплой и тихой Севастопольской бухты.

   В окраинном гостевом пансионате под храп соседки ей снилось - она невесомо, не чувствуя воды, плывет ночью в нежно-обнимающем море. Почему-то ни береговых огней, ни луны, ни звёзд. Её пронзило вдруг - она не видит и не знает, где берег. Стало жутко. Она заметалась взад-вперёд, пробуя доплыть, высматривая землю, пытаясь услышать прибой. И когда она уже совсем выбилась из сил, перестав бороться, ноги неожиданно ощутили каменистое дно. Это был берег.

   Резко открыла глаза, с облегчением осознавая утреннее пробуждение - привидится же такое.

   В Севастополе были два дня. Возвращаться не хотелось. Она знала, что он ждёт. На обратном пути соседка покашливала. Серовато-белесую вершину Ай-Петри подёрнуло легкой туманной дымкой.

   По прибытии всем сразу сообщили, что кто-то утонул. Будьте осторожны.

   В сердце ударило - он!

   Да, это был он. Вчера он

--">