Белым по черному

  Я всех забыл, кого любил,

  Я сердце вьюгой закрутил,

  Я бросил сердце с белых гор,

  Оно лежит на дне!

  А.А. Блок, 'Сердце предано метели'

  Снег идет, снег идет,

  Словно падают не хлопья,

  А в заплатанном салопе

  Сходит с неба небосвод.

  Б.Л. Пастернак, 'Снег идет'

  ***

  За окном класса, на изломе ветви старого каштана сидит большая черная ворона. Сидит и смотрит на меня, смотрит искоса, зло, лукаво, презрительно смотрит, и глаза у нее маленькие, черные, даже чернее ее самой, блестящие. Язвительные. Словно сделала тайком какую-то пакость и теперь злорадно ждет, когда я это обнаружу. Преследует, не отставая ни на шаг. Утром, выйдя из дому, я заметила ее возле подъезда: черная на сером. Кажется, там были рассыпаны семечки... Уколола умным холодным взглядом, пронзительно каркнула и взлетела. А теперь вот наблюдает...уже второй урок...

  -Гуревая!

  Марина Романовна...Опять...

  Строго поджала губы, выжидающе смотрит. За очками прячутся глаза. Серые лучистые глаза, похожие на клубки мохнатого теплого мохера, глаза усталые и добрые - учительские, в общем. Учителя специально носят очки, чтобы дети не догадались про их доброту, чтобы казаться серьезнее, строже, холоднее. Для них очки - это как забрало для рыцаря. Это папа сказал - сама б я в жизни не догадалась - он ведь тоже своего рода учитель - в институте преподает.

  -Гуревая, повтори, пожалуйста, что я только что сказала.

  Что ж, бьем наугад:

  -Пушкин был очень одинок...

  Сзади слышится сдавленный смех. Перевожу глаза на доску. Аккуратными, круглыми буквами выведена тема - "Творчество Михаила Юрьевича Лермонтова". Тьфу ты! Хватаюсь за воздух:

  -То есть я хотела сказать: Лермонтов был очень одинок...всю жизнь был очень одинок...

  -Так - так, Женя. Ты почти права... Только все-таки не помешало бы и меня немного послушать. Ты очень рассеянна в последнее время. Я бы хотела поговорить с твоими родителями.

  Как ни пытаюсь сдержаться, губы тупо и нагло ухмыляются: не до этого сейчас моим родителям.

  -Отец в больнице, проходит курс химиотерапии, а мама...работает. Много.

  -Садись.

  Все. Можно отдыхать до конца урока. Ветка за окном пуста. Голое, корявое ноябрьское дерево. Дождалась, сука.

  В спину тычут ручкой. Записка от Ирки. Сочувствие по поводу столкновения с Романовной плюс извинение за то, что не сможет после уроков пойти вместе со мной в больницу к папе, как мы договаривались вчера: " Максовы предки укатили в столицу. Ужин при свечах, ночь при луне,амур-мур-мур...Буду полдня марафет наводить, так что ты уж сама там как-нибудь...У матушки пару таблеток уведу, так что сегодня не сдрейфлю!"

  Удачи. Чешется - почешут.

  Макс- Fuck's. Длинный прыщавый кретин. Сидел со мной в первой четверти. Пока... Вспоминать противно. На матеше тогда. Корень квадратный... Все говорили - ерунда, ну, лапу свою на коленку тебе положил, подумаешь! Не растаяла ж ты, прынцесса! Да пошли вы... Скользкая, потная ладонь...Да не это...Рожа его, улыбочка кривая, липкая, едкая...Тут даже не похоть , да-да, не ржите, именно такое слово, пусть старомодное, плевала я...тут унижение, вот что обидно. Кто я тебе? За кого ты меня...? Помню: будто льдышка скользнула между лопаток. И рука сама, сама ему в волосы...И башкой об парту. А потом, медленно так вспоминается, как в кино - замедленная съемка, лицо его бледное-бледное - шок - и две красные струйки над верхней губой...П*дец!

  Папа в школу тогда приходил. Долго мы с ним говорили, дома уже. "Красивая ты у меня выросла... и добрая...добрая девочка..." Внушить он мне это хотел, что ли? Я весь вечер у зеркала простояла, хотела себе морду лезвием изрезать, красоту эту к чертовой

--">