Валерий Столыпин - Между прочим. Сборник рассказов

Проваливаясь в сон, Вероника методично совершала рутинные хозяйственные действия, но в довольно необычной обстановке: вокруг расстилался пляж с горячим песком, на берег размеренно набегала прибойная волна, ослепительно блестела вода, пронзительно кричали чайки, отчаянно ныла обгоревшая на солнцепёке кожа.

Красочные живые ассоциации всплывали одна за другой. Она опять вспомнила мальчишку, просветившего относительно правил загара, который намазывал заживляющим кремом, заставил одеться и все десять дней незабываемого отдыха не отходил ни на шаг.

У него были особенной чистоты серые лучистые глаза, улыбчивый взгляд, завораживающий голос и удивительно нежные руки.

Егор так и не решился обнять, поцеловать, как-либо выразить свои чувства, оживляющие общение. Он просто был рядом, о чём-то непрерывно рассказывал, лечил бальзамом болезненные ожоги и зачарованно наблюдал за каждым её движением.

Теперь, после стольких лет семейной жизни, Вероника сожалела о не случившемся, пыталась представить, как могла сложиться жизнь, будь парнишка более решительным.

Никита и представить не мог, что переселение из средней полосы в чудесный приморский город произошло отнюдь не оттого, что ему пришла в голову подобная плодотворная мысль.

Вероника бредила и грезила, вспоминая первый в своей жизни отпуск, и того, кто разбудил дремавшую женственность.

Это она внушила супругу любовь к морю. Она.

Кажется, это был брак по любви. Во всяком случае, неукротимо кипящие страсти долго-долго не давали прийти в себя от азарта и возбуждения.

Что-то важное, цементирующее чувства, сломалось неожиданно и вдруг, хотя обнаружить причинно-следственную связь не удавалось. Кончилась любовь и всё тут.

“День ушёл, и нет возврата, но, как слайд, осталось чётко — нашей юности утрата, нашей памяти находка”, — вертелась у Вероники в голове строчка из однажды услышанного романтического стихотворения, отражающего суть трепетно-греховного томления.

Она обожала мужа, обмирала от его ласк. Прежде. Теперь же запросто могла расплакаться оттого, что так и не познала вкус поцелуя того замечательного мальчишки.

— Глупая, — корила она себя, — это было настоящее счастье, а ты…

Потребность реализовать опрометчиво утраченное наслаждение, призрачно-блаженную возможность изменить судьбу, медленно, но верно, превращалась в одержимость.

Вот и сегодня Вероника грезила, явственно чувствуя на губах вкус девственного поцелуя, приятно резонирующие вибрации, нарастающий гул прибоя, предвкушение некого почти состоявшегося чуда.

Сладость волнительного момента нарастала, переполняя наслаждением. Ещё мгновение и…

Из сладкой иллюзии внезапно вырвала совсем некстати прозвучавшая фраза и несанкционированное прикосновение к щеке, — солнышко утомилось. Мамочка, любимочка наша, вставай пришёл?

Веронику трясло от прерванного некстати возбуждения. Возвращаться в постылую реальность не было желания.

— Можно без меня? Спать хочу.

— У нас сюрприз. С днём рождения, любимая!

Гостиная была залита светом, стол накрыт деликатесами, украшен цветами.

Как она могла забыть?

Ощущения праздника не приходило. Дочь это сразу почувствовала.

— Мамуль, Васька на танцы зовёт, можно? Без меня справитесь?

— В десять чтобы дома была.

— Ты самая лучшая мамусенька на свете. Я тебя обожаю!

— Отвернись, Никита, дай одеться.

— Ты чего, Никусь, чего я не видел, — обиделся муж.

— Поссориться хочешь?

— Напротив, настроен на мирный диалог и романтическое, даже игривое настроение.

— Лучше бы на ремонт настроился. Обои отклеиваются. Ешь один.

— Что-то не так, родная?

— Всё так. Устала.

— Понял, — полез целоваться Никита, — самый лучший специалист по расслаблению прелестниц к твоим услугам. Безвозмездно. То есть совсем даром.

— Остынь, Ромео. Нет настроения, нет обстановки, не вижу морковки…

— Есть морковка. Сла-а-день-кая! Мы с Дашулей платье тебе купили… и туфли. Те самые, что неделю назад примеряли.

— Спасибо, Никита. Я… правда рада, но…

— Рекламации и претензии после примерки и тоста.

Вероника сама не могла понять, что с ней происходит. Раздражение захлёстывало, требовало немедленного выхода.

— Можно хоть раз в жизни оставить меня в покое, — вспылила она.