Дмитрий Петрович Шушулков - Банный переулок (СИ)

 Бывает жизнь человека идёт тихо, и неожиданно обозначится, загремит с неведомой стороны.

  Это как оказаться в проулке меж двумя улицами, не знаешь куда идти, вдруг споткнёшься, - одну улицу корёжат трамваи, заводы и фабрики с обеих сторон гремят, по всей длине из труб, - дым струится, пыхтит производство; а другая улица тихая, каштаны в асфальт ударяют, в торгсин "Платан" граждане настороженно пробираются, "глушилка" над всем городом возвышается, - ничуть ли парижская башня по громаде метала: она надуманной "свободе слова" коммунистический шум обеспечивает.

  Незаметный Банный переулок, что улицы Хворостина и Загубанского коротким расстоянием сообщают, совсем затерялся.

  Он бы вообще неведомым стоял, если бы не размещалась тут Девятая баня с парилкой, - ух жару даёт.

  За баней, известный мамочкам и папашам одесской обувной фабрики, ведомственный детсад, - они в нём детей на весь день оставляют. Утром по узкой тропинке спешат в боковую калитку со стороны завода Сельхозтехника, все работники детского садика: завхоз, повара, воспитатели, медики, заведующая Лилия Ивановна Иванова.

   Сторож-садовник Вадик Шишманов аж вечером заступает на работу.

  В выходные и в ночь, Вадик становится хозяином сразу всего детсада. Он один, а места много. Из-за хлипкой ограниченности коротких кроватей, ночной сторож стелет поперёк на полу маленькие матрасики, так сон просторнее течёт.

  В баню, Вадик может ходить, когда захочет, - без очереди, чёрным ходом. С кочегаром Виленом подружился у него фамилия - Пирожок, и сам он как-то похож на хорошо зажаренный пирожок с яблоком; креплённую барматуху закусывает тоже исключительно яблоком; мужик всегда держится с привычной спекшиеся отнесенностью состояния, - откровенно ругает любое начальство.

  Банщик тут, пожилой человек, тоже любит рассуждать о правильной власти. Политику Брежнева исключительно поддерживает, двумя руками за мир во всём мире, у него одна рука с военного времени не сгибается, он ею коротко водит, на молодёжь показывает: - Пусть радостно живут, наше им не надо.

  Человек, облепленный листьями дубового веника, разлёгся о двух скамейках, похрапывает, спит в бане.

  Гладкий купальщик недоволен раздольной вольностью в стеснённой раздевалке, - ворчит, на банщика косится.

  Тот, здоровой рукой достаёт с высокого подоконника букет гвоздик, - коснулся носом, даёт ворчуну нюхать, открывает раздевальный шкафчик, показывает пиджак с орденами и медалями: - У однополчанина сегодня день рожденья, ну товарищи надо же сочувствие какое-то содержать, где наше сострадание людское, давайте будем надёжно соскребать тьму с тела всего замаранного мира.

   Гладкому в упор говорит: - Если думаешь только о себе, ты обладаешь малым, ограничен в восприятии света; когда мысль касается всех, то виденье такое - широко и необъятно.

   Оглядывает всю раздевалку: - Бойтесь опасности потерять участливость к каждому отдельному человеку, товарищи. Ну, надо же понимать...

  Гладкий товарищ ещё больше насупился, взял веник под мышку и пошёл чистить поры, яд из себя выпаривать.

  Вадик тоже вбегает в парилку, для него весь мир одно сплошное причастие, на верхнюю полку забрался и разлёгся, чувствует, как пар влезает в кожу, вытягивает изнутри сострадание ко всему человечеству.

  ...Ночь уносит выпаренного сторожа в царство медового сна, какой-то треск далёких молний вторгается в темень ночи; голова соскользнула с маленькой подушки, слушает шёпот рассохшихся досок в выкрашенном полу.

  Растревоженный сон поднимает ночного сторожа, сонно идёт Вадик навстречу падающего треска - открывает дверь: перед ним высокий, сухой небритый человек, его измученное лицо запорошено мукой или алебастром, может тополиным пухом

--">