Юрий Церковский - Мальчишка (СИ)

  I

  Я часто думаю о том жизнерадостном, голубоглазом мальчишке; устраиваюсь поудобней в своём любимом, продавленном кресле, закуриваю одну из тех вкусных, некрепких сигар, привезённых сыном из какой-то далёкой страны в подарок куряке-отцу, и принимаюсь воскрешать прошлое: светлые, пушистые волосы в жаркой сиреневой кепке, курносый, веснушчатый нос, вечно забитый соплями, искренняя, живая улыбка...

  Мальчишка был каждый день счастлив. Ему не нужны были никакие причины для счастья - он просто жил, а разве этого не достаточно? Когда наступал снежный декабрь, он был уверен, что зима - это сказка и рай, и что нет поры замечательней; а в мае он спрашивал безбрежное небо - что может быть прекрасней солнечной, цветущей весны? И каждая прочитанная книжка казалась ему самой лучшей книжкой на свете, и каждый забитый гол во дворе был особенным.

  Мальчишка хорошо учился в школе и был любознательным. "Если математика - царица наук, то кто тогда царь? - донимал он маму и папу. - Если есть царица, то должен же быть и царь". Папа улыбался до самых ушей, а мама шептала, что царь - это русский язык.

  Когда-то мама мечтала стать поэтессой, но потом в её жизни приключился неожиданно папа, и ей посчастливилось сделаться супругой и матерью. Поэтессой она так и не стала, но стихи сочиняла всю жизнь.

  Папа был стоматологом и страшно любил на звёзды смотреть. У него тоже была мечта. Телескоп. Ему, как и маме, осуществить свою мечту не удалось. Пришлось довольствоваться дедушкиным биноклем.

  "Не сбылась мечта - не страшно. Что это за мечта, которая непременно сбывается? Настоящие мечты никогда не сбываются. Главное, чтобы было о чём человеку мечтать. Когда мечтать не о чем - вот что страшно", - он часто так говорил; а мама тихо-тихо смеялась, по-домашнему так, по-родному, обнимала папу за шею и называла его ласково: "Мой философ".

  Мама уже много лет на том свете, а папа не так давно к Богу ушёл, но любовь их и сегодня со мной. Я чувствую это; и люблю их всем сердцем в ответ.

  Теперь я уже не мальчишка... Глаза у меня, правда, как и тогда, голубые, но жизни радоваться доводится редко; волосы по-прежнему светлые, но не такие, как в детстве, они у меня до одного все седые, и уже не пушистые, а совсем тонкие, тусклые и вообще какие-то гадостные.

  Да, теперь я уже не мальчишка... и улыбка на моём лице - не частая гостья. Книжек я больше никаких не читаю; во двор выхожу, правда, но уже без мяча; теперь я гулять люблю - спокойно, не спеша (спешить мне уже, в общем-то, некуда) и лучше там, где потише, где побольше деревьев и поменьше людей. Думать люблю. О всяком, о разном - обо всём том, о чём положено думать старикам. О супруге своей, ныне покойной, голубушке думаю, о гордости-сыне, о будущих внуках. О жизни, о смерти. О Боге.

  В последнее время много в голове воспоминаний из детства; прогуливаясь вчера поутру, я вспоминал, не улыбаясь почему-то, а с комом в горле, каникулы в бабушкиной душной квартире, где я объедался оладьями с вареньями и со сметаной, зачитывался зелёным, потрёпанным томиком Конан Дойла и изводил кучу бумаги своими цветными карандашами, - я всё любил всяких людей рисовать - родственников, соседей, кого-то из телевизора - выходило у меня всегда отвратительно, но бабушка, глядя на мой позор, говорила мне как будто бы искренне: "Какой молодец".

  Дедушку вспоминал; вспоминал, как мы строили с ним халабуду - из раскладушки, стульев и одеял, птиц мокрым хлебом с балкона кормили, на стадион ходили гулять. А зимой мы петарды взрывали: я их сам поджигал, а он только говорил настоятельно: "Аккуратно смотри. Долго в руках не держи. Сразу бросай. Пальцы!"

  Много светлых, тёплых воспоминаний из детства храню я в своей стариковской памяти... но есть одно - особенное, почему-то наиболее яркое, - тёмное и холодное, до жути ясно живущее со мной все эти годы...

  II

  Мне - десять лет. В школе - вторая смена. Последний звонок - урок

--">