Коллектив авторов - Легенда о короле Артуре в культуре елизаветинской Англии

искусстве Возрождения. Использование средневековых мифов и легенд,
как показывают авторы нескольких статей, стало характерным для ренессансной историографии и политической мысли, особенно во Франции и Германии.
Одна из важных проблем сборника-мифотворчество в эпоху Возрождения:

рождение новых политических, литературных, околонаучных мифов и мифологизация явлений самой ренессансной культуры, складывание легенд о ее деятелях (например, о Данте, Боккаччо). Поднята в сборнике и такая актуальная для
современной науки проблема, как влияние мифологии на менталитет различных социальных слоев, в частности устойчивое бытование в представлениях горожан определенных идейных штампов мифологизированного характера.
Сборник иллюстрирован воспроизведениями памятников искусства эпохи
Возрождения.

РАЙ И АД В ПОЭМЕ
Франческо ПЕТРАРКИ "АФРИКА"
Н.Х. Мингалеева

Изображение загробного мира единой нитью проходит через все повествомание программно-гуманистической эпической поэмы Петрарки "Африка",
поспевающей подвиги Публия Корнелия Сципиона Африканского Старшего во
2-й Пунической войне и славное прошлое Древнего Рима1. Ад не упоминается
юлько в одной из девяти песен поэмы - четвертой, а рай - в трех: третьей, четнсртой и восьмой. Образы потустороннего мира то ограничиваются одной или
несколькими строками, то вырастают до обширных картин, описываемых в
десятках стихов. Таким предстает рай в эпизоде сна Сципиона, занимающем две
трети I песни и всю II песнь, а также в сцене прения персонифицированных Рима и Карфагена в VII песни. Развернутые картины ада проходят перед взором
читателя в "плаче" царя Массиниссы о предстоящей смерти его возлюбленной
Софонисбы в V песни и в рассказе автора о нисхождении Софонисбы в преисподнюю в VI песни. Потусторонний мир запечатлен в разных жанрово-стилистических кодах, предполагающих различную степень истинности изображения.
Конечно, совсем не безразлично, являются ли нам ад и рай в поэме в сновидении,
1гророчестве, видении, божественном откровении или в "плаче", в похвальной
речи или в повествовании, в развивающем сюжет описании или в авторском отступлении и частных сравнениях. При этом Петрарка говорит об аде и рае устами не только рассказчика, но и своих персонажей: отца и дяди Сципиона, самого Сципиона, его друга Лелия, его противника Сифака, его союзника Массиниссы, Софонисбы, старого моряка на корабле Ганнибала, Бога, Гомера. Высказываемые автором и героями "Африки" точки зрения то совпадают, то противоречат друг другу. Кроме того, каждая отдельная точка зрения, как правило,
представляет собой более или менее произвольную совокупность идей и образов, принадлежащих разным (до противоположности) традициям. Изображение
загробного мира поэтому пронизано многообразными - внутренними и внешними - структурно-семантическими и жанрово-стилистическими линиями и в этом
смысле исполнено напряжения и динамики. Истина вибрирует, покрывается тайной и то и дело ускользает от читателя. Рассмотрим картины рая и ада в поэме,
уделяя особое внимание выявлению основных культурных традиций и источников, взятых Петраркой за образец, их соотношения и значения в идейно-художественном целом. Попробуем также определить главные эстетические принципы
изображения и сопоставить их с теоретическими декларациями гуманиста.
Уже во вступлении, обращаясь за помощью к Господу и посвящая ему свой
труд, Петрарка упоминает античную преисподнюю - Эреб в контексте христианского догмата о сошествии Христа во ад: "Ты же, надежды / горний Оплот,
Упованье людей, присночтимый Попратель / прежних богов и Эреба цепей, Ты,
Коего тело / беспорочное зрим в наготе и в стигматных ранах, - / иже еси в не2
бесех, помоги!" (1, 10-14) . Поэт не только сразу намечает два культурных пла-

на повествования - античный и христианский, но и отождествляет античный ад
с христианским. Первое сопряженное изображение ада и рая встречается в эпизоде, посвященном сновидению Сципиона. Отец и дядя являются Сципиону во
сне, сообщают "горние" знания и, показывая восхищенному на небеса герою
блаженные души, открывают славное прошлое и будущее Рима и предсказывают дальнейшую судьбу Сципиона. В композиции, идеях, мотивах и даже языке
этого эпизода ощущается явное парадигматическое влияние "Сновидения Сципиона", завершающего диалог --">