Виктор Григорьевич Смирнов - Государевы вольнодумцы. Загадка Русского Средневековья

существовавшим в Литве, Польше и в Крыму. Задача облегчалась тем, что Новгород всегда славился своей открытостью для иноземцев и веротерпимостью. С давних пор здесь существовали иноземные дворы, и если немцам и готландцам власти разрешают строить «варяжские божницы», то почему караимам нельзя заиметь здесь свою синагогу-кенассу?

8 ноября 1470 года под благовестный звон софийских колоколов пестрая свита киевлян вступила в Великий Новгород. Дробно стучали копыта коней о сосновые плахи мостовых, колыхались парчовые стяги, гордо подбоченясь, ехали гайдуки.

Увы, торжество встречи было омрачено печальным событием: три дня назад в своих покоях тихо опочил новгородский архиепископ Иона. Осиротела огромная паства. С кончиной владыки рухнул хрупкий мост между двумя враждующими партиями, поделившими Великий Новгород пополам, подобно мутному Волхову. Пришло время выбирать — покориться Москве, либо с помощью Литвы отстаивать свою независимость. Прибытие князя Михаила усиливало «литовскую партию», в числе которой стояли умная и волевая боярыня Марфа Борецкая и ее сын Дмитрий, только что избранный степенным посадником. Казалось бы, противники Москвы могли торжествовать, однако на лицах их вождей лежала печать тревоги. Смерть владыки поменяла весь расклад, и теперь судьба республики напрямую зависела от того, чей кандидат наденет белый клобук новгородского владыки.

Предстоящие выборы архиепископа затмили собой приезд нового князя. Что князь? — наемник на жалованье, не понравился — завтра же вече укажет ему «путь чист». А за владыкой несметные богатства Софийского дома, духовенство бесчисленных храмов и монастырей, сонм мирских слуг, лучший новгородский полк, но главное — власть духовная, которой не смеют ослушаться ни заносчивый боярин, ни простой смерд.

Княжеская резиденция со времен Рюрика находилась на Городище, в трех верстах от Новгорода. Сейчас ее занимали московские наместники, и, чтобы не обострять и без того раскаленные отношения с Москвой, их решили пока там оставить. Князя Михаила Олельковича поселили на Ярославовом дворе, а его многочисленную свиту разместили по монастырям и постоялым дворам, что не могло не обидеть самолюбивых киевлян. Зато Захария Скара и его помощники могли быть довольны — они оказались в самой гуще городской жизни, получив возможность наблюдать ее изнутри.

Глава 2. Первые прозелиты

Царство небесное подобно человеку, посеявшему на своем поле доброе семя; когда же люди спали, пришел враг его, посеял между пшеницей плевелы и ушел; когда взошла зелень, и показался плод, явились и плевелы.

Евангелие от Матфея, 13: 24–26

Новгород того времени производил сильное впечатление на всех, кто видел его впервые. Он был разумно спланирован, хорошо содержался и своей чистотой выгодно отличался от Киева или старинной Вильны (Вильнюса). Город напоминал собой человеческий организм. Его головой был детинец, ремесленные слободы — руками и ногами, торг — чревом, а его легкими было огромное озеро, влажное дыхание которого доносилось с юга. Город вел деятельный образ жизни, неплохо питался и одевался. Его движения были размашисты и исполнены особенной живости. Эта живость чувствовалась и в том, как люди шли, ехали, торговались, ругались, зубоскалили, топтались на морозе, окликали другу друга, рубили дрова и несли воду. Она чувствовалась в каждом движении, в переменчивых выражениях лиц, в гримасах и блеске глаз. Если человек злился, он кричал, махал руками, лез в драку, если что-то рассказывал, то во весь голос, если смеялся, то во всю глотку. Это были свободные люди, упрямые, настырные, недоверчивые, привыкшие самолично решать свои дела.

В городе великое множество церквей, вокруг которых протекала вся жизнь новгородцев от рождения и до смерти. Белое духовенство не было замкнутой кастой, клирики почти не отличалось от мирян даже внешне, они одевались в обычную одежду и только на --">