Марк Александрович Алданов , Ефим Григорьевич Эткинд , Екатерина Дмитриевна Кускова - Из переписки М.А. Алданова и Е.Д. Кусковой

к розенкрейцерам до великих математических открытий» (стр. 14). Алданова привлекало единство декартовского мира, в котором соединялись геометрия, религия, физика, историософия, повседневная жизнь, искусство. В противоположность историческому материализму, видящему во всем проявления закономерностей, основанных на классовой борьбе, Алданов придерживался «философии случая», близкой к толстовскому пониманию истории. Рассуждая, например, о войне с Наполеоном, он писал: «Допустим, что в решении, повлекшем за собой войну 1812 года, принимала участие какая-либо тысяча людей: монархи, члены их семейств, министры, теоретики, маршалы, генералы и т.п. У каждого действия каждого из этих людей цепь причинности была своя. А миллионы исполнителей: офицеры, чиновники [...], солдаты, крестьяне! Миллионы «квант», скрещивающихся миллионы раз (конечно, не все вместе, а отдельными, нисколько не однородными группами). Отсюда биллионы случайностей. Установить здесь математическую формулу никакой «Лапласовский гений», разумеется, не мог бы” (стр. 120). Полемизируя с марксистским объяснением исторических событий экономическими причинами, Алданов ссылается на Наполеона, что «может быть и война без всяких интересов, личных, экономических и каких бы то ни было других; может быть даже и война вопреки интересам сторон” (стр. 120). Он цитирует слова Наполеона, сказанные императором госпоже де Ремюза: «Военная наука заключается в том, чтобы правильно определить все шансы, затем точно, почти математически дать долю случаю... Но этот раздел науки и случая умещается только в гениальной голове». И Алданов комментирует: «...для него мир делился на ведомство случая и на ведомство гения, т.е. его самого. Однако он [Наполеон] о «законах истории» не говорил» (стр. 121).

Алданов приводит живописнейшие подробности, рассказывая о случаях, следствием которых оказались грандиозные повороты. Так, Девятое Термидора, означившее конец французской революции, началось с того, что жена Фуше, уезжая из разгромленного ее мужем Лиона, потерпела аварию, ее коляска развалилась, и «собравшаяся толпа увидела, что вывозит жена проконсула. Произошел большой скандал». Фуше боялся, что Робеспьер узнает о его лихоимстве; угрожала гильотина. «Спасти его теперь могла только гибель Робеспьера. Это было будто бы одной из причин переворота Девятого Термидора; в нем, как вы знаете, Фуше сыграл главную роль». После этого эпизода в книге «Ульмская ночь» следует такой диалог между собеседниками Л. (Ландау) и А. (Алданов):

«Л. Вы все-таки не думаете серьезно, что переворот Девятого Термидора произошел из-за несчастного случая с коляской госпожи Фуше?

А. Конечно, нет. Он произошел из-за миллиона случайностей».

Интерес Алданова к «миллиону случайностей» сообщает его историческим романам поразительную яркость и конкретность. История в трактовке Марка Алданова прямо противоположна истории, скажем, Михаила Покровского — у последнего имеют значение только самые общие и, разумеется, абстрактные закономерности. Алданову чужда, даже враждебна схема вульгарного марксизма или, точнее, как он пишет сам — «экономического материализма». Детерминизм глубоко обманчив; так, «особенность октябрьского переворота [...] заключается в том, что он противоречит всем «законам истории», а также всем философско-историческим учениям, в особенности же тому, которое проповедывалось его вождями» (стр. 154).

Переписка М.А. Алданова и Е.Д. Кусковой представляет собой обширную книгу, — когда она выйдет в свет, то окажется интереснейшим документом эпохи. Из рукописи, хранящейся у меня, я извлек для настоящей публикации лишь несколько писем, характерных для обоих авторов. Замечу, что в письмах к Е.Д. Кусковой историософские взгляды М.А. Алданова так или иначе получают выражение. В обсуждаемой им советской реальности особенно наглядно господство слепого случая. Алданов саркастически замечает: «...поучительно то, что люди, признавшие одну из разновидностей этих законов, исторический материализм, святой непоколебимой истиной, в действительности подчинились случаю и не только в 1917 году, а в течение всех тридцати пяти лет своего существования [т.е. 1917—1952]...” (стр. 185).

31.ХІІ.1946

Глубокоуважаемый и дорогой Марк Александрович!

В последние минуты весьма незадачливого и безусловно неприятного 1946-го пишу Вам несколько строк. И я, и неграмотный, к сожалению, Сер. Ник.^{2} --">