Кир Шаманов - Дурные дети Перестройки

Кир Шаманов Дурные дети Перестройки

Предисловие

Кирилл Шаманов – прежде всего художник, а потом писатель. По крайней мере, он сам до сих пор так считал. Когда я познакомился с ним в начале 2000-х, он только что перестал посещать лекции Института «ПРО АРТЕ» и был злым молодым концептуалистом, освободившимся от наркотической зависимости и размышлявшим над проектами завоевания мира. Современное искусство стало его терапией. Свой творческий потенциал он ощущал в форме «мультиличности». В инсталляции в Музее Арктики и Антарктики он одновременно выступал как автор, зритель и придирчивый критик собственного произведения. И еще в нескольких амплуа, которых не могу упомнить. Кажется, после какой-то моей лекции он подошёл ко мне и попросил стать его куратором. С моей помощью он хотел получить грант на свой проект. Его занимала «сверхматематика» зацикленного набора формул, из которых выходило, что ноль есть бесконечность и что эти два понятия едины и неслиянны. Он наложил знак ноля на символ бесконечности и где-то отыскал латинскую формулу – coincidentia oppositorum.

В 2005 году Кирилл при поддержке «ПРО АРТЕ» изготовил серебряные монеты номиналом «ноль рублей» для одноименной выставки в Петропавловской крепости. Объекты были показаны нами в музейном выставочном зале напротив Монетного двора среди основных городских реликвий. Совмещённый знак красовался на аверсе монеты, став для меня символом великих утопических стремлений русской духовности, ярко звучавших в те годы. А на реверсе стояла надпись «Ноль рублей» – отголосок катастрофических процессов в экономике страны. Я написал кураторский текст, а координировала проект Екатерина Лопаткина из Музея города.

Последовавшее затем искусство Шаманова – немногочисленные «картины счастья» с разноцветными точками на чёрном фоне, его надписи на холстах грубой половой краской («Кабаков жыв!», «Я старался!») стали интересным случаем медийного нонконформизма в современном российском искусстве. Стремлением не только подчёркнуто шагнуть в сторону от мейнстрима, но и последовательно разрушить саму его природу. Шаманов тогда верил, что это возможно.

Но он всегда оставался панком. В панковском духе выдержана и идея задуманного им впоследствии контркультурного проекта «Tajiks Art». В ходе перформанса нанятые гастарбайтеры копируют картины классиков модернизма – Твомбли, Поллока, Баскиа, демонстрируя парадоксальное сходство обеих лежащих в основе интенции – инвестировать коммерческий подход в эмоцию неоэкспрессионистского жеста. Живописец-панк Шаманов вновь выступил хакером культуры. Или же просто прикинулся им, стремясь с помощью этого отвлекающего маневра приблизиться к устоям мирового художественного господства.

Не таков Шаманов-писатель. Его панковский подход к действительности уступает здесь место наблюдательному очевидцу, а мультикультурная идентичность помещена в автобиографию подростка начала 1990-х. Когда рухнул занавес советского мира, открывшаяся за ним пустота сурового капитализма выглядела как соблазнительная свобода от всего и вся, звавшая нас всех вперёд. Шаманов описывает реальность бытия тех дней как подлинную историю своей жизни, превращённую в серию очерков. Их порядок произволен, но, собранные в логической последовательности, они становятся историей изменения его собственной личности под воздействием прикосновения к мечте, смерти и наркотическим веществам. Частично опубликованные в Живом Журнале и на сайте Проза. ру, здесь эти рассказы впервые собраны под одной обложкой.

Прозу Шаманова и воспроизводимые ею художественные контексты я воспринимаю как буквальные рассказы о страшном абсурдизме тех дней. Для меня это реальные истории, подвергшиеся естественному отбору и минимальной литературной обработке. Его лёгкие и самоироничные «ленинградские» рассказы восходят, кажется, к Довлатову и далеки по стилю от основательной и самоуверенной прозы московских писателей. И если, скажем, Д. А. Пригов последовательно продумывает абсурдизм реальности в чистом поле текста, Шаманов без прикрас пишет его с натуры. По жанру его истории – почти воспоминания, близкие по силе монолога как к рассказам Варлама Шаламова, так и к честным и не правленным «непрофессиональным» мемуарам военных лет – рукописи «Начало» архитектора А. А. Жука или «Воспоминаниям о войне» искусствоведа Н. Н. Никулина. Речь, понятно, вовсе не --">