Евгений Анатольевич Сотсков - Аугенблик

– Да чего тут думать-то, я давно в теме. Только в Москву надо ехать, – настраивал я под свои интересы финансовую сторону своего начальника. – Я вот что предлагаю, я присмотрел на крыше старую антенну. От прошлых хозяев осталась. Обычная ГП-шка, у нее, правда, диапазон не тот, но я переделаю. Трубок в цеху полно.

– ГП-шка – это что? – нескрываемо поглупел начальник.

– А-а! Это от английского Ground Plane, – продолжал издеваться я, – плоская земля. Три четверти лямбда. Самое простое. Никакого согласующего устройства не надо. Как раз пятьдесят Ом волновое сопротивление. Я свои рации принесу, походим с ними. Хотя, тут полгорода покрыть можно.

Начальник нервно постучал пальцами по столу. Не садился.

– Все. Работать иди. Потом договорим, – прогонял меня Исаев.

– Ага. На крышу надо попасть. Ключ нужен.

– Хорошо. У Главного спроси. Или у Тони. У нее где-то коробка с ключами была.

– А она где? Я ее сегодня не видел.

– И не надо. За реактивами поехала.

* * *

Тонечка Воробьева пришла только к концу рабочего дня, в мониторку заскочила на минуту.

– Александр Николаевич мне вставит, я здорово опоздала, – не отдышавшись, протараторила Тонечка.

– Откажи ему! Скажи, что у тебя месячные.

– Дурак! – очаровательно краснея, выдохнула Тонечка, опустив глаза.

– Чего это я дурак? – издевался я.

– Дура… дурачок… – потеплела Тонечка. – Ладно, пойду.

– Подожди, Исаев говорил, что у тебя какая-то коробка с ключами есть, надо от крыши найти.

– Зачем?– лукаво пропела Тонечка Воробьева.

– На свидание тебя приглашу. Прикинь, романтика и экзотика в одном флаконе!

– Я что, кошка что ли? – плохо изобразила Тонечка обиду, мило надув губки.

– Какая ты у меня вульгарная! – изумился я. – Знаешь, какие великолепные виды оттуда! На токарный цех, на литейный. Город видно. Кожно-венерологичечкий диспансер!

– Сам ты вульгарный, – мило улыбнулась Тонечка Воробьева. – Ладно, обсудим, пойду…

– Про месячные не забудь!

– Дурачок…

* * *

Поздним вечером того же дня, когда весь персонал сгинул, я забрался на крышу. Жар летнего дня ушел, но нагретый за день рубероид густо вонял гудроном и лип к тапочкам. Я осматривал антенну, прикидывал, как буду ее переделывать. Вопреки всем правилам, антенна крепилась к мачте, которая раньше, еще до самой антенны, служила громоотводом. Громоотвод возвышался на бетонной коробке, с выходной дверью, довольно высоко над крышей. Я находился на этой самой коробке и придумывал, как снять антенну с такой высоты. Поверхность крыши была метрах в трех подо мной.

– Жень! Женя! Ты тут? Женя!

Тонечка Воробьева стояла подо мной и смешно крутила кудрявой головкой в разные стороны.

– Побереги-и-сь! – гаркнул я сверху, сложив рупором ладони.

Тонечка Воробьева дернулась, не эстетично отпрыгнула в сторону, упала на одно колено. Туфля с одной ноги соскочила, отлетела прочь и гораздо дальше своего каблука.

«Блядь, – проскочила мысль, – опять пришурупливать придется!»

– Еб твою мать! – провизжала незнакомыми нотками милая Тонечка Воробьева. – Я же обоссалась вся!

Мгновенно поняв, что переборщил, я лихорадочно искал спасительные слова!

– Тонечка, милая, это ты что ли? Я же не знал…

Минут через десять мы стояли у ограждения, довольно высокого – примерно с метр, сваренного из арматурных прутков. Тонечка Воробьева восхищалась открывшимися видами и по-детски показывала пальчиком с обломанным ноготком то в одну сторону, то в другую…

– А вон, смотри, там вон дырка в заборе, через, которую мы на работу лазаем… А вон Муська наша… кис-кис-кис!

Муська, непонятного от многолетней грязи цвета, тощая заводская кошка, несинхронно шевелила ушами, пыталась определить, откуда ее зовут.

– А вон Мишка, – почувствовав наступающую хрипоту, вытолкнул я из себя, – какую-то пришлую сучку херачит! Тащатся оба, наверное…

* * *

Тонечка Воробьева упиралась в плохо сваренные скрипящие ритмичной музыкой прутки арматурного ограждения. Когда она поворачивала голову с волнующимися пружинками