Вадим Соломонович Баевский - Table-talk

американско-русский симпозиум, посвященный Пастернаку.

— О, Пастернак! “Доктор Живаго”! — воскликнула она, посмотрела на меня с уважением и поставила печать.

***

Понимая, что эта запись из моего дневника несколько выпадает из общего жанрового своеобразия этой подборки, не могу удержаться от радости привести ее здесь.

“В “Знамени” письма Пастернака к Ариадне Эфрон. Это тоже лирика. Какие судьбы. Какие страдания. Как прекрасен Пастернак, помогающий Ариадне, ее тете, Нине Табидзе… Пишущий “Доктора Живаго”. Переводящий “Фауста”. Переиздающий свои переводы Шекспира.

“А разборы “Фаустов”, характера Печорина, личности Гамлета и отношений Евгения и Татьяны задачи еще более трудные, чем создание самих прообразов. Избави тебя Бог от этой каторги” (с. 175).

“Я здоров в отпущенных мне пределах, и работаю. Слава Богу, жаловаться не на что” (с. 175).

“Я здоров, насколько требуется для работы” (с. 176).

А. Эфрон — Пастернаку: “Как она любила тебя и как долго — всю жизнь! Только папу и тебя она любила, не разлюбливая. И не преувеличивая”” (с. 178).

***

Перед самой войной, рассказал мне Давид Самойлов, когда он и его друзья были совсем молодыми начинающими поэтами и, как полагается молодым начинающим поэтам, обивали пороги редакций и издательств, они с Борисом Слуцким сидели в приемной главного редактора издательства “Советский писатель” в длинной очереди. Открывается дверь приемной, входит Пастернак под руку с Мариной Цветаевой. Он привел ее, чтобы выхлопотать ей переводы: по возвращении в СССР ей не на что было жить. Не замечая очереди, он направляется в кабинет главного редактора. Дальше речь Самойлова передаю дословно:

— Тут Боря вскакивает и устремляется к Пастернаку, чтобы его остановить и предложить занять очередь. Ему уже тогда было свойственно стремление к справедливости. Насилу я его удержал.

***

Мой отец работал заместителем директора по художественной части сначала на ялтинской, потом на одесской, потом на киевской киностудиях. (Его фамилия была Лазурин.) Ему приходилось несколько раз встречаться с Маяковским. Наши с отцом жизни сложились так, что мы с ним общались главным образом в моем раннем детстве. Поэтому он мало рассказывал мне о Маяковском, а я еще меньше понял и запомнил. Вот один отцовский рассказ, который я помню лучше других. Маяковский приехал на киностудию и зашел в кабинет к отцу. Отец кончал разговор с другим посетителем, и Маяковский стал листать какой-то сценарий из современной жизни, который лежал у отца на столе. Тут же взял толстый красный карандаш, который тоже лежал на столе, и исправил в сценарии текст своей рекламы, который был перевран. А когда отец освободился, Маяковский ему сказал:

— Соломон Моисеевич, объясните своему автору, что классиков все-таки перевирать не годится.

***

Образ Николая Ивановича Харджиева неоднократно возникал в моих беседах с Борисом Яковлевичем Бухштабом и Лидией Яковлевной Гинзбург — моими старшими близкими друзьями. Вспоминая их общую молодость, они рассказывали, что Харджиев, как и все они тогда, был жизнелюбивый, веселый, подвижный. Кажется странным, что сегодня есть возможность воскресить два мимолетных эпизода из того уже невероятно, фантастически далекого для нас времени — за год до моего рождения! — лета и ранней осени 1928 года, — которое все они вместе проводили в Одессе и под Одессой. Лидия Яковлевна сохранила и предоставила мне возможность переписать сочиненные тогда стихи. По счастью, их авторы — молодые тогда филологи — тщательно их датировали. Мое детство прошло в Одессе и под Одессой, и впечатления моих старших друзей, вся обстановка их жизни, пейзажи, встававшие в их воспоминаниях, голубоватое небо и голубоватый туман в прекрасном стихотворении Бухштаба были мне близки. Именно голубоватое, словно бы выжженное солнцем небо и голубоватый из-за отсветов моря туман; Багрицкий писал: “Дым голубоватый, Поднимающийся над водой”.

В то лето, когда Харджиев с Бухштабом приехали в Одессу к Лидии Яковлевне, в их среду вошли еще Юлия Ипполитовна Солнцева, выдающаяся киноактриса, замечательно красивая женщина, жена А.П. Довженко, прославившаяся в заглавной роли фильма “Аэлита” по роману А.Н. Толстого, и местная девушка, тоже красавица, рыбачка Хваня (Фаня). Такая вот у них сбилась тусовка.

В стихах, которые сейчас будут приведены, --">