Эфраим Кишон - Семейная книга

и разбросаны по всем четырем сторонам моих книжных полок. Эта книга — космополитический сборник, поскольку семейная жизнь и воспитание родителей относятся к широкой межсемейной сфере отношений. Кажется мне, что в делах домашних нет большой разницы между домом Сиона и домами народов менее избранных, с той лишь разницей, что еврейские дети в Израиле склонны устанавливать более жесткую дисциплину по отношению к своим родителям.

Некоторые утверждают, что сознательное самоуничижение израильских родителей перед их чадами — явление довольно-таки болезненное. Ваш покорный слуга разделяет это мнение. И разве так уж удивительно, что мы обожаем наших потомков, которые выше нас на полторы головы благодаря изобилию солнца и овощей? Разве так уж удивительно, что мы обожаем первое наше национальное поколение на новой родине международного еврейства? Эти удивительные создания, правда, немножко нахальные, слегка невежливые, чуть грубоватые, короче — совершенно невыносимые, но все-таки, что ни говори, — это наши дети.

Кстати, на днях пишущий эти строки побывал в доме своего адвоката, и его сын — маленький Авигдор, ростом два метра с лишком, продефилировал по комнате, не сказав нам ни слова.

— Авигдор, — спросил адвокат потомка, — ты сказал дяде «добрый день»?

— Нет, — ответил ребенок и исчез в направлении баскетбольных корзин.

Лицо адвоката лучилось гордостью и любовью:

— Вот видите, ребенок никогда не врет!

Признаться, я вовсе не предаюсь слепому и бездумному обожанию юного поколения в моем доме и даже, честно говоря, эксплуатирую его в эгоистических целях ради общественного блага. Дело в том, что я имею обыкновение увековечивать Рафи, Амира, Ранану и мою женушку во множестве рассказов. Более того, все они — это семейный спасательный круг во времена неурожая на юмористических полях. Не раз бывало, что в отсутствие каких бы то ни было тем и идей в моем иссушенном мозгу сатирика я открываю дверь в комнату моего среднего сына Амира и бросаю ему открытый провокационный вызов типа:

— Это комната? Это помойка!

Или:

— Что ты дурака валяешь? Ты уже уроки сделал?!

— Нет, — отвечает сынок (который, кстати, тоже никогда не врет), — наш учитель завтра разводится.

— Вечно у тебя какие-нибудь глупости, — отвечает папаша и весело скачет к письменному столу с уникальной идеей потрясающей юморески о неком гадком учителе, который разводится потому, что… потому, что его ученики-проказники дали от его имени брачное объявление в газету… ха-ха-ха…

Когда на следующий день эту забавную штучку опубликовали, в двери моего кабинета появилась рыжая голова Амира, который с каменным лицом объявил:

— Наш учитель хочет тебя видеть, — и добавил: — Обманщик.

Нет, мои чада — не просто пассивные поставщики тем и идей, наоборот — они осуществляют общественный контроль за моими произведениями двадцать четыре часа в сутки. Причем это у них не связано ни с какими эмоциями, ни с каким интересом к моему творчеству. Просто-напросто они, вместе с их матерью, хладнокровно, с каменными лицами проходятся по моим текстам, без тени улыбки или каких бы то ни было признаков почтения к моему классическому творчеству.

Иногда от них можно услышать критические замечания типа:

— Читала я вещи и поумнее.

Это, кстати, любимое выражение моей маленькой женушки. Правда, имеют место семейные замечания и на более высоком профессиональном уровне, вроде:

— Конец рассказа — полное дерьмо.

Или, скажем, чего стоит пренебрежительно-усталый жест руки моей дочери, как бы говорящий:

— Папа, у меня на тебя никаких сил нету.

Мои домочадцы признаются в открытую, что их отец, вдохновение которого иссякает день ото дня, описывает их разнообразные полувыдуманные похождения. Более того, их широкая известность среди широких кругов человечества воспринимается ими как сама собой разумеющаяся.

Иногда незнакомые дяди ни с того ни с сего останавливают на улице мою дочь Ранану:

— Извините, юная леди, вы случайно не…

И крошка скромно отвечает:

— А как же!

Говорят, что в этом году на школьном выпускном вечере она ответила кому-то:

— Комментариев не будет.

Она, кстати, тоже рыжая, моя Ранана, это каким-то образом связано с ее мамой.

Раз в месяц в моем сыне пробуждается чувство справедливости.

— Папа, — кидает он как бы невзначай, — когда Рафи был в моем возрасте, ты писал о нем --">