Марк Твен - Почему я подал в отставку

рабом какой бы то ни было партии! Я подаю в отставку. Что-нибудь одно: или свобода, или смерть!

И с этой минуты я разорвал связь с правительством. Непонятый в министерстве, непонятый в кабинете, непонятый, наконец, председателем той комиссии, стать украшением которой я стремился, я отошел в сторону от всех интриг, развязался раз навсегда с опасностями и искушениями моего высокого служебного положения и в минуту опасности оставил на произвол судьбы мое несчастное отечество. Но все-таки я достаточно послужил государству и потому представил следующий

СЧЕТ

С.-А. Соединенным Штатам от г. Марка Твена, дворянина секретаря сенатской комиссии по Конхологии (в отставке): За консультацию с военным министром — 50 долл.

За консультацию с морским министром — 50

За консультацию с министром финансов — 50

За консультацию в совете министров. — gratis

Путевые издержки в Иерусалим ^[1] и обратно, чрез Египет, Алжир, Гибралтар и Кадикс, 14.000 миль по 20 центов — 2.800 долл.

За исполнение обязанностей секретаря сенатской комиссии по Конхологии, за 6 дней, по 6 долларов в день — 36

Итого — 2.986 долл.

Ни одна статья этого счета не была мне уплачена, кроме несчастных 36 долларов за секретарские обязанности. Министр финансов, преследовавший меня до последней минуты, зачеркнул все остальные статьи и коротко пометил сбоку «оставить без последствий». Таким образом он разрешил, наконец, страшную альтернативу, положив начало непризнанию государственных долгов. Отныне нация погибла. Впрочем, президент республики обещал в своем докладе народным представителям упомянуть о моем счете и предложить произвести уплату по нем из первых же денег, которые будут получены государством в вознаграждение за Алабаму; как бы только он не забыл об этом обещании! Есть основание опасаться, что меня забудут к тому времени, когда будет выплачена алабамская контрибуция! Ведь кроме меня, при разрешении алабамского вопроса, придется не забыть еще очень многих других кредиторов государства.

Пока что, я закончил мою служебную карьеру. Пусть остаются на службе все те секретари, которые позволяют себя морочить. Я знаю в составе департаментов целую толпу таких, которых не только никогда не извещали о заседаниях кабинета, но к которым представители нации ни разу даже не обращались за советов по поводу-ли войны, финансов или торговых дел, — как будто они совсем и не находятся в непосредственных отношениях к правительству, — и которые, тем не менее, неукоснительно, день за днем, торчат на службе и работают. Они отлично понимают то значение, которое имеют для нации, и бессознательно обнаруживают это своим поведением и манерами, с какими заказывают себе кушанья в ресторанах, и, тем не менее, они продолжают работать!

Я знаю одного чиновника, обязанности которого состоят в наклеивании в особую книгу самых разнообразных вырезок из газет, — иногда даже от 8 до 10 вырезок в день.

Он исполняет это дело довольно небрежно, но, во всяком случае, настолько хорошо, насколько может. Это в высшей степени утомительная работа. Она страшно изнуряет духовные способности человека. И, все-таки, он за это получает ежегодно только 1800 долларов. С таким умом, каким он обладает, всякий молодой человек мог бы в любом деле заработать себе тысячи и десятки тысяч долларов, захоти он только этого. Но нет, его сердце принадлежит отечеству и он стремится служить ему, пока существует хоть одна газетная вырезка.

Я знаю и других секретарей, которые, хотя и не очень хорошо умеют писать, но которые все свои познания, самым деликатным образом, складывают к стопам отечества, и за 2.500 долларов в год страдают и мучаются. Все, что они пишут, обыкновенно приходится сызнова переделывать другим секретарям; но вправе-ли отечество претендовать на человека, который жертвует ему все-таки лучшею частью всех своих познаний!

Существуют еще и такие секретари, которые, не исполняя никаких секретарских обязанностей, ждут какого-нибудь солидного места, ждут, ждут и ждут, — терпеливо ждут возможности пожертвовать собою отечеству, и за все это ожидание получают только 2.000 долларов ежегодно. Разве это не прискорбно? — Это очень прискорбно! Если у члена конгресса имеется какой-нибудь приятель, обладающий выдающимися способностями и познаниями, но не имеющий определенных занятий, к которым можно бы было с пользою применить их, то он дарит такого своего --">