Юрий Андреевич Арбат - Часы с боем

домашним, что если будет звонить Зоя, отвечать, что их нет дома. Пусть выдумывают что угодно: уехали на дачу, заседают в месткоме всей семьей, хоронят тетку.

И вдруг, так же неожиданно, как и началась, любовь к фламандцам, французам и прочим у Зои прошла. Кто-то попробовал было объяснить это ее капризным, взбалмошным характером. Но нет. Тут была тайна. Зоя раскрыла ее только одной — самой близкой — подруге:

— Этот Подползухин оказался жуликом. Подсунул мне бог знает что! Посмотри на эту парочку. Ну как я ее вывешу? Ведь к нам приходят племянницы. Они такие любознательные. Могут задать вопросы. Какому-нибудь лектору в музее хорошо рассказывать, кто такой Марс, кто Венера. А я? Что я, из Общества по распространению знаний? А этот дом? Это просто… как это называется… «эскиз». Строил какой-то помещик дом где-то в Париже или Берлине, а я любуйся черепичной крышей и фонтаном. Зачем они мне сдались?!

— О чем же ты раньше думала? — не смогла не улыбнуться подруга.

— Тебе хорошо смеяться! — даже обиделась Зоя. — А знаешь, сколько я ухнула на эти штучки? Сказать страшно! Знатоки, черт бы их взял, любители! Нет чтобы подыскать действительно ценную картину Вандервельде, или Ван дер Люббе, или еще какого-нибудь Вана. Пусть бы даже устрицы с лимоном — как-нибудь я бы выдержала, лишь бы сто́ящая вещь!

— Но ведь тебе нравились эти картины! — удивилась подруга. — Вон та овальная особенно!

— Здравствуйте, я ваша тетя! — фыркнула Зоя. — Ничего мне не нравилось. Просто в одном доме сказали: картины — это те же деньги. А тут разговоры о реформе. И, главное, из самых достоверных источников. Я и накупила. А теперь ясно, что ничего не будет. Ну, ладно, как только снова пройдет слух, Продам всех своих фламандцев. Есть у меня знакомые на примете. Я давно собираюсь устроить им пакость. А сама куплю нейлон.

И неунывающая Зоя прищурила свои миндалевидные глаза и изобразила улыбку, которую считала обворожительной. Эта улыбка, по ее мнению, очень шла к ее зелено-оранжевой нейлоновой кофточке с кожаными пуговицами.

1957 г.

СОР ИЗ ИЗБЫ

Света пришла из школы возбужденная, с пылающими щеками.

— Папа! — сказала она решительно и бросила портфель с книгами на кровать, чем вызвала укоризненный взгляд мамы.

— Да? — отложил газету отец. Николай Николаевич работал конструктором станкостроительного завода. Человек тихий и сосредоточенный, он всегда, даже дома, был занят размышлениями о станках.

— Мы хотим с тобой поговорить, — все с той же решительностью продолжала Света.

— Кто это мы?

— Я, Таня и Игорь.

— А где же они?

— Ждут на улице.

— Ты бы хоть позвала их.

— Я не знала, дома ты или нет.

Через минуту вошли Светины одноклассники — мальчик и девочка. Про высокого черноглазого и очень застенчивого Игоря Света уже рассказывала родителям. Когда класс ходил в бассейн сдавать нормы, тренер звал Игоря в спортивную школу: у него исключительные способности к плаванию.

Таня, Светина подруга, была беленькая, остроносенькая, и про нее Светин папа знал, что она уже прочитала всего Бальзака и «Консуэлло» и ведет дневник, где беспощадно критикует свои недостатки. Некоторые места в дневнике Таня показывала только Свете, зная, что та одобрит непреклонное ее решение идти после школы работать на завод и учиться в вузе заочно.

— Здравствуйте! — сказали вместе Таня и Игорь.

— Здравствуйте! Ну, какие сложные проблемы не дают спокойно жить восьмиклассникам? И чем я могу быть вам полезен?

— Слушай, папа! — торжественно начала Света Таня и Игорь напряженно смотрели ей в рот. — Я тебе рассказывала про Валю…

… Валя училась в том же восьмом «А» классе. Как и Свете, ей было четырнадцать лет. Валин отец уехал на три месяца в командировку в Мурманск, на какое-то месторождение. Все было бы ничего, но через месяц и мама отправилась туда же — «повидать папу», оставив единственную дочь на попечение бабушки и взяв с Вали слово, что она, как сознательная девочка, будет вести себя образцово и помогать бабушке в работе по дому. Но выдержки у Вали хватило ненадолго. Первым делом она разыскала мамины капроновые чулки с узорной пяткой --">