Юрий Андреевич Арбат - Часы с боем

Юрий Арбат ЧАСЫ С БОЕМ

Рассказы и фельетоны

Иллюстрации И. СЕМЕНОВА

ЛЮБОВЬ К ФЛАМАНДЦАМ

Никто не мог понять, откуда вдруг у Зои взялась любовь к фламандцам. Но вот уже неделя, как эта любовь существовала; она была глубокой и яростной, что испытали на себе почти все Зоины родные и знакомые. Зоя, которая раньше думала только о нарядах, о нейлоне, перлоне, замшевых туфлях и букле́, теперь могла по четверть часа говорить о живописи. И как говорить! С блеском в черных миндалевидных глазах, с самым настоящим волнением, заставлявшим ее вскакивать со стула и подступать к собеседнику с неотразимыми доводами.

Зоя судорожно кинулась в водоворот искусства. Зарождение любви оказалось делом не таким уж сложным.

Зоя старалась все делать, «как в лучших домах». В одном из таких, по ее мнению, лучших домов она увидела, как муж умчавшейся куда-то ее подруги вешает новую картину.

— Что это? — спросила она с той наивностью, которую иногда называют менее любезным словом.

— Картина! — мрачно ответил муж. (За картину жена устроила ему нагоняй.)

— Неужели? — не смущаясь, отозвалась гостья. — А вы думали, я приму это за кофточку или шляпку?

Вид у Зои в эту минуту был победоносный. Она считала себя неотразимо остроумной и часто «сражала» таким образом своих «противников».

— Меня интересует, какой школы художник: французской, немецкой или еще какой.

Муж подруги скрыл улыбку и мирно ответил:

— Ах, вот вы о чем! Это фламандец. Пока не могу сказать, кто именно: не то Вандервельде, не то Ван дер Люббе. Сейчас это выясняют эксперты из музея.

Цена, уплаченная любителем искусства за картину, поразила Зою. Она сразу же прониклась уважением к скромному натюрморту. А муж подруги так же равнодушно добавил:

— Картина — это всегда деньги. Придет трудная минута — продам.

С этого дня Зоя и полюбила фламандское искусство.

Чуть не каждый день к ней стал являться комиссионер Подползухин. Муж у Зои был человек покладистый. Инженер, он строил дома и мало интересовался хозяйственными делами собственного дома.

Едва он уходил на работу, как раздавался звонок, и бархатный голос комиссионера рокотал:

— Душенька! У меня есть такая прелесть для вас! Правда, видел ее член-корреспондент Порубай-Саблин, но у меня именно к вам душа лежит. Уж вы не осудите меня, старика, за эти слова.

Он приходил, и начинался долгий разговор о школах и художниках. Собственно, это был монолог одного комиссионера, так как Зоя только слушала. Скоро она привыкла к словам «импрессионист» и «плене́р», хотя так и не поняла их смысла. Комиссионер Подползухин сыпал фамилию за фамилией и в подтверждение гениальности названных листал справочники и указывал толстым мизинчиком на строки, где значились эти фамилии. Он поражал Зою своими знаниями.

Подругам Зоя звонила:

— Если бы вы знали, какого Форо я купила!

— Кого? Кого? — переспрашивали на другом конце провода.

— Форо! — снисходительно повторяла Зоя. — Это, конечно, не Рафаэль и не Налбандян, но он принадлежит к французской школе! Милая моя, ты отстаешь от жизни.

Иногда сообщения Зон были еще более восторженными:

— Удалось достать чу́дную картину. Ты не поверишь, она написана на красном дереве! У меня как раз работал столяр, полировал мебель, так он говорит, что это — настоящее красное дерево. Представляешь?!

— А что там изображено? — интересовалась собеседница.

— Какие-то устрицы! И еще лимон. Все так темно, что не сразу разберешь. Я вместе с Подползухиным показывала картину одному человеку, который близок к закупочной комиссии, и он сказал, что это музейная вещь. Ну не для Москвы, а для периферии. Он предлагал ее купить, но я, конечно, не согласилась. Да! Я забыла сказать о раме. Чудо! Просто чудо! Такого благородного золотого цвета. Я ненавижу, когда картины в простом багете. Фи! В рамах, будь уверена, я теперь разбираюсь. Недавно была в Третьяковской галерее. Вот где рамы!

Так продолжалось неделю. В Зоиной квартире уже висело четыре шедевра фламандской школы. Муж смотрел на них почтительно: он не считал себя специалистом в искусстве; кроме того, расходы по дому находились в безраздельной власти Зои.

Родным и знакомым не стало от Зои житья. То сенсацией оказывалась картина: «Предполагают, что это люксембургская школа», то картина «овальная, как мое зеркало». Знакомые мужа дали приказ всем --">