Джеймс Гровер Тэрбер - Рассказы

времени она возвращалась обратно. Бедди просыпался не раньше полудня — вот почему она явилась к нам так поздно. Ей было очень жаль, что она заставила нас волноваться. Мы с женой допили наши коктейли, с сомнением поглядывая друг на друга и на Бедди.

Эмме Метр решительно не понравилось, что мы собираемся ехать в порт на такси, однако после десятиминутных увещеваний она все же согласилась сесть в машину.

— Пусть едет медленно, — сказала она. Времени у нас было достаточно, и я попросил шофера не торопиться. В машине Эмма беспрестанно пыталась вскочить на ноги, а я непрерывно тянул ее назад, на сиденье. — Я никогда не ездила в автомобиле, — объявила она. — Этот парень гонит как сумасшедший. — Временами она тихонько повизгивала от страха.

— Не бойсь, леди, со мной доедете в лучшем виде, — ухмыляясь, заверил Эмму таксист. Бедди хрипло зарычал на него. Когда шофер отвернулся, Эмма нагнулась к моей жене и прошептала:

— Они ведь все сумасшедшие. Говорят, от наркотиков. — Бедди начал болезненно, но пронзительно скулить. — Это он поет, — объяснила нам Эмма. Она восторженно хихикнула, но лицо ее осталось строгим.

— По-моему, ты слишком далеко засунул бутылку с виски, — сказала мне жена.

Если Эмма Метр испугалась автомобиля, то пароход вверг ее в панический ужас.

— Видать, не смогу я с вами поехать, — сказала она. — Видать, не судьба мне ездить на пароходах. Вы не говорили, что они такие огромные. — Ее ноги словно бы вросли в бетонный причал. Бедди она крепко прижимала к груди — слишком, наверное, крепко, потому что он вдруг завизжал: завизжал, как женщина. Мы с женой довольно высоко подпрыгнули. — Это у него ушки, — сказала Эмма. — У него иногда ушки болят.

Все же мы заманили ее на пароход, и в закрытом салоне она немного успокоилась. Вскоре три протяжных гудка оглушили припортовый Манхэттен, а Эмма вскочила и бросилась бежать, оставив свой саквояж, но судорожно прижимая Бедди к груди. Я настиг ее возле трапа и держал мертвой хваткой за руку, пока пароход не отчалил.

Мы долго убеждали ее спуститься в каюту и в конце концов убедили. Каюта была внутренняя, но против этого Эмма не возражала. Она несказанно удивилась, обнаружив, что каюта практически не отличается от обычной комнаты со шкафом, кроватью, столом и умывальником. Она бережно положила Бедди на пол.

— Мне кажется, вам лучше сдать собаку в багажное отделение, — сказал я. — Ее поместят в специальную клетку, а когда мы прибудем на место, отдадут.

— Не поместят и не отдадут, — отрезала Эмма. Может быть, на этот раз она и была права. Не знаю. Я захлопнул ее дверь и отправился в нашу каюту. Моя жена сидела на кровати и пила неразбавленное виски.

На следующий день, ранним и холодным утром, мы вывели Эмму и Бедди с парохода в Фолл-Ривере, почти насильно затолкали в такси, доехали до Нью-Бедфорда и потом загнали их на маленький пароходик, курсирующий между континентом и Винъярдом. Это было так же мучительно трудно сделать, как бывает трудно увести воинственно настроенного пьяницу из ночного клуба, когда ему втемяшится в голову, что его там оскорбили. Эмма села на скамейку точно в центре пароходика — чтобы оказаться возможно дальше от воды, — закрыла глаза и обеими руками вцепилась в Бедди. Мы с женой сидели на палубе, но я регулярно спускался в салон — проведать, как себя чувствуют Эмма и Бедди. Они чувствовали себя неплохо — по крайней мере неплохо для них, — пока пароходик не причалил к вудс-хоулской пристани. Это была единственная остановка на пути от Нью-Бедфорда к Винъярду. И тут Бедди стало плохо. Во всяком случае, Эмма сказала, что ему плохо. На мой-то взгляд, он нисколько не изменился: остался таким же облезлым, одышливым и ворчливым. Однако Эмма сказала, что ему плохо. Ее глаза увлажнились.

— Ему очень плохо, мистер Цербер, — сказала она. — Его надо доставить домой. — Я сразу понял, какой дом она имеет в виду: нью-йоркский, на Семьдесят восьмой стрит.

Пароходик пришвартовался, и по палубе над нашими головами застучали шаги докеров и пассажиров.

— Я сойду здесь, — непреклонно сказала Эмма; так непреклонно она еще со мной не разговаривала. Я объяснил ей, что через полчаса мы будем на месте, а уж там-то все прекрасно — даже восхитительно — образуется. Я уверял ее, что Бедди обретет вторую молодость. Что больных собак нарочно привозят на Винъярд и они почти мгновенно исцеляются. Все было напрасно. — Я должна его спасти, — сказала Эмма. --">