Ефим Миронович Весенин - Спасайся, кто может!..

E. BECEHHH
СПАСАЙСЯ, КТО МОЖЕТ!

*

Рисунки Б. САВКОВА

М., Издательство «Правда», 1972

Дружеский шарж

Н. ЛИСОГОРСКОГО

Автор этого сборника — человек уже немолодой. Прошел сквозь горнило круглых юбилейных дат. При желании мог бы приложить к сборнику статистическую сводку: сколько им написано и сколько опубликовано фельетонов и рассказов. Какова их эффективность, сколько было объявлено выговоров нерадивым работникам и просто бюрократам и нарушителям правил социалистического общежития, сколько их вообще было снято с работы и даже отдано под суд.

Жаль только, что подобные статсводки не учитывают, сколько улыбок тот или иной рассказ и фельетон вызвал у читателя. Улыбки учету не поддаются…

Вот почему каждый писатель-сатирик должен помнить заветные слова народного писателя Украины Остапа Вишни: «…Если мне…посчастливилось хоть разочек, хоть на минутку, на миг разгладить морщины на челе народа моего, чтобы весело заискрились его глаза, никакого больше «гонорара» мне не надо».

Улыбайтесь, дорогой читатель! Возмущайтесь там, где автор возмущается, сердится и гневается. Но больше — улыбайтесь!

ЧАСТУШКА ЗАМЕДЛЕННОГО ДЕЙСТВИЯ

Младший научный сотрудник, или, короче говоря, «менесе», Алексей Грошиков тайфуном ворвался в кабинет шефа, крупного ученого, профессора, доктора наук.

Разъяренный бык, недобитый тореадором, выглядел по сравнению с Грошиковым безобидным теленком. Задыхаясь, точно после приступа астмы, он с трудом выдавил:

— Какая подлость! И вы, Николай Павлович, молчите!

Шеф не на шутку встревожился:

— Что случилось? Прошу, садитесь!..

— Мне сидеть некогда! — непочтительно отрезал Грошиков, и его левая бровь полезла вверх — верный показатель того, что волнение достигло предела.

Не зная, как успокоить своего «менесе», шеф предложил:

— Валидол не хотите ли?

Грошиков отрицательно помотал головой, но все же таблетку взял. Наступила пауза. «Менесе» стал дышать ровнее, левая бровь вернулась в исходное положение.

— Успокоились, голубчик? Садитесь и расскажите, что стряслось. «Голубчик» Грошиков снова отказался сесть и снова начал на высоких тонах, после чего левая бровь опять поползла вверх.

— Стряслось то, что нас с вами поносят на виду у всего города…

— А вы толком, конкретнее…

— Пожалуйста, могу конкретнее: наши добрые отношения кому-то — кость в горле…

— А точнее нельзя ли? — Профессор, привыкший считать время не на минуты, а на секунды, терял всякое терпение.

— Точнее? — повторил Грошиков. — Извольте, сообщаю голый факт: Булкин из молекулярной лаборатории вчера вечером в городском сквере распевал похабную частушку. Собственными ушами слышал…

— И что же вы собственным умом поняли? — Профессор откровенно поддел Грошикова, который и прежде уже не раз уличался в беспричинной панике, — Ну, пел?.. Ну, выпил по случаю праздника… Что же в этом страшного?

— Страшное — в самой частушке! Она полна грубых намеков…

— Намеки— еще не факт…

— А вы послушайте, не то скажете… Вот она, записанная дословно, по свежим следам. — Грошиков вынул блокнот и, явно подражая Булкину, пропел на мотив «саратовских страданий»:

Жизнь его — не шоколад,

А сплошной кромешный ад:

Чтобы верность доказать

И к начальству быть поближе,

Лижет спину, лижет ниже —

Дальше некуда лизать…

— И это все? — спросил шеф, сохраняя невозмутимое спокойствие, достойное его высокого звания.

— Вам этого мало? — опешил Грошиков. — А шоколад вам ничего не говорит?

— Какой шоколад? — вытаращил глаза шеф, досадуя, что из-за пустяков его отрывают от важного --">