Павел Николаевич Алексеев - От меня ушли глаза!

видеть, презираешь телефон. Перед лицом пылает жёлтым маркером статья, в ушах тараторят часы, а за окном давно упала ночь. Сердце скачет, мозг закипает, невежды в социальных сетях донимают. И каждому неверу нужно ответить, указать ему путь, обругать, на уши честное слово повесить.

Вот зараза! Мои глаза уже у кромки леса. Позади высотный город, спрятанный за дымкой ядерных начал. Я бежал по ухабистой дорожке, миновал мусорные горы, едва ли не спотыкался о стекляшки, засеявшие хвойную гущу. Сплавляясь по осклизлым ручьям, видел дно, до которого можно дотронуться. И пытался, но лишь разводил рукой спёртый воздух плесневой комнаты.

Мне было больно касаться лица, век, за которыми теперь мертвела безвестность. В ушах снова кольнуло. Так-так, по телевизору новости, не увижу их, так послушаю. Они мне поведают, каких высот добились наши управленцы. Похвально! За ними я как за горой.

А это что? На макушку упала капля, как смачный плевок. Вновь крыша протекает. Ничего, к зиме подлатают, я им деньги за это плачу. А сейчас потерплю. Африка, вон, терпит, страдает, но выживает. Не понимаю я гневных бездарей, размышляющих о личной выгоде и безутешном комфорте. Умные люди в интервью заявляют, что счастье не в этом. Им уж виднее, ведь они все силы бросают в работу, в дела и заботу о нас. Я постоянно об этом пишу, поучаю других, но в ответ получаю порывы ехидства.

В окно сочилась уличная вонь. Запах с очистных сооружений, нещадно травящий лёгкие. Сколько раз мы с горожанами поднимали сей вопрос, а ответ всегда один: «Граждане и гражданки, воздух чист и не опасен! Дышите на здоровье!» Я покорно сглатывал слова утех, доверяя тяжёлым вздохам говоривших. Другие прыгали с петициями об отставке мэра. Дураки! Им правду говорят, а они готовы свергнуть власть, сменив её на сумасшедших незнакомцев. Те, что есть, клятв ещё не сдержали. Они твердят: вот-вот наступит время, и вознесёмся в рай, а остальные пусть гниют в аду. Я с умными башками солидарен, готов хоть каждого расцеловать, да только не могу поймать. То за закрытыми дверями о чём-то шелестят губами, то на Мальдивах валерьянку пьют, корпя над судьбами рабочего класса.

Не заболел ли я, часом? Озноб колотил, будоражил сознание. В хвором припадке мне казалось, словно хаос поглотил моё дряблое сердце. Оно билось молотом, в стервозной пляске рвалось наружу. Липкая кожа в страхе сжималась, когда перед глазами сухими пучками мелькала трава. Она будто хлестала по лицу, заставляла ёжиться и тихо ругаться. За каменистым бугром появилась изба. В глазах она отражалась безграничным поместьем, обиталищем великана, но в реальности лесничего, совершенно обычного старика, бдящего за покоем дремотной глуши. Он незыблемой фигурой стоял на крыльце, держа за плечом что-то похожее на ружьё.

Меня насторожил его вид. Старик будто бы ждал меня, вернее, то, что от меня сбежало. Но глаза решили обойти чужака стороной, опасливо наблюдая за сердитыми чертами лесника. Он вытащил из-за спины оружие и прицелился. Я испугался и в оторопи дал дёру. По бокам взрывалась земля, серая почва крупой осыпала меня, но тело того не чувствовало. Пыль застила обзор, пока я в спешке уматывал от негодяя.

Господи, за что же мне такое наказание? Может, меня проклял кто? Но кто? Я в жизни мухи не обидел. В неделю дважды церковь посещаю, молитву перед сном читаю. В квартире все углы святой водой залил и ползарплаты в ящик для пожертвований спустил. Таких, как я, должны боготворить, лелеять, утешать, а не проклинать… Ох, чуть не забыл, как соседка, баба Глаша, при мне гневила наше доброе правительство, а я… как я мог пройти мимо? Ну и вступил с ней в перепалку. Чуть было не ударил бабку. Скандалом я не ограничусь, донесу на ведьму куда надо. Разве можно так отзываться о кормильцах? Если уж не смыслишь ты в политике, то, будь добра, молчи! Каждый человек на карандаше, как говорится. Мы все увидим улыбку в отражении. Нужно только подождать. Хоть до смерти. Как итог, получим все заслуженную бирку на мизинце. Но заслужим справедливо.

Слева схлопнулся капкан. Что же такое происходит?! И снова взрыв земли перед глазами. Темнота. Не видно ничего. Зверский холод. Что мне делать?

Я продолжал сидеть на койке, передо мной смердящий мрак. Похожая тьма, но моральная, приходила, когда меня решила оставить жена. И ушла, потому что дура набитая. Помню, в суде верещала «не сошлись характерами» и прочую ересь несла, а дома-то меня мизантропом хаяла. Тьфу, Светка, --">