Борис Борисович Михайлов - Немецкая любовь Севы Васильева

Михайлов Борис Борисович Немецкая любовь Севы Васильева

"Жигули" — "девятка" въехали во двор многоэтажного Петербургского дома. Припарковав машину к другим железным коням, заполонивших все свободное пространство двора, Всеволод Васильев стройный моложавый человек лет около пятидесяти, вошел в подъезд, поднялся в лифте и своим ключом открыл квартиру.

— Есть кто живой, почему не встречаете? — весело закричал он, как всегда приветствуя домашних. Никто не отозвался. Всеволод неторопливо снял туфли, надел домашние тапочки и направился в ванную. По пути заглянул в гостиную и поразился — жена дома. Взобравшись с ногами на диван, Лена держала в руках письмо, и плакала. На мужа не обратила внимания

— Что случилось, от кого письмо?

Услышав его, молодая женщина вытерла слезы, повернулась, молча протянула письмо. Увидев нестандартный конверт с адресом латинскими буквами, напечатанным на компьютере, Всеволод всё понял. Из Германии. Последнее письмо оттуда он получил лет десять назад. Просили больше не беспокоить, и он вычеркнул из памяти людей, с которыми на миг свела жизнь. И вдруг вспомнили!

— Столько лет обманывал! — Продолжая всхлипывать, сквозь слезы, заговорила жена. — Читай, читай!

Всеволод быстро пробежал короткие строчки в левом углу конверта "Марика Мейер, Бремен — штрассе,7 Бонн, Германия" и еще больше удивился. Волнуясь, вынул письмо, оно было на русском. Лицо озарила улыбка, и тут же стало серьезным; всё больше смущаясь, дочитал до конца, и надолго замолчал. Память вернула на двадцать лет назад, он увидел Марику.

— Кто такая Марика, эмигрантка? Откуда тебя знает?

— Расскажу, успокойся. — Он обнял жену, хотел поцеловать, она отодвинулась.

— Не подходи! Обманщик! Столько лет скрывал свое прошлое.

— Успокойся, пожалуйста! Раз пришло время, расскажу. Всё это было очень давно, до тебя. И Марику знал тогда. Всего месяц.

— Пишет, вы бывали в Лондоне, Кельне. Как там оказался, когда дальше Болгарии в те времена не выпускали? Никогда не рассказывал. Столько лет живем, считала, всё о тебе знаю… Ты шпион?.. Скажи честно, не побегу заявлять.

— Шпион, — Всеволод рассмеялся,

— Так и подумала… Самый близкий человек. Отказывали себе во всем, чтобы университет закончил, аспирантуру. За машину с долгами никак не могли рассчитаться, а муж оказывается жил двойной жизнью.

— Прячу от семьи фунты и марки. — Всеволод снова попытался обнять жену. Она решительно оттолкнула.

— Отойди! Лгун! Видеть не хочу!

— Похож, на шпиона? Смешно! Свихнулась от ревности.

Марика писала, что все еще его любит. Дни, проведенные вместе, — лучшие в ее жизни. Всеволод понимал, жена не успокоится, пока все не узнает. До какой степени?

Рассказать, что долгие годы хранил в себе, не желая ни с кем поделиться? Рассказать о прекрасных мгновеньях, что пережил когда-то, и не может забыть? Поделиться несбывшимися мечтами, которые хранила память, пока не встретил Лену и полюбил. Марику он продолжал вспоминать, правда, чаще в постели, и в таком далеком прошлом, что порой самому не верилось, когда-то всё было на самом деле.

Он крепко обнял, прижался щекой к лицу жены, перенесся в прошлое.

— С Марикой я познакомился в далеком 1973 году, в Бонне. — Помолчав, прибавил. В Германии.

— Слава Богу, в школе учила, где Бонн, после войны столица ФРГ. Твоя Марика пишет еще о поездке в Лондон. В семьдесят третьем, помню из разговоров родителей, кроме как, в так называемые социалистические страны, советские люди не ездили туристами. И обязательно группами. Ты, судя по всему, был один, да еще в капстранах. Сбежал что ли?

— Никуда я не сбегал, хотя настойчиво предлагали остаться.

— Рассказывай о Марике! Как познакомились, что между вами было. Приезжала в Стародубск, и вскружил ей голову?

— Перебиваешь постоянно! Сказал же, увидел впервые в доме отца. В Германии. Долгая эта история и длинная. Не начать с предшествовавших событий, — не поймешь. Может, вначале поужинаем?

— У тебя в Германии отец, а говорил сирота!

— Будешь слушать или продолжать перебивать? Давай, поужинаем.

— Подумаю, стоит ли тебя кормить! Столько лет молчал. — Она перестала плакать, вытерла слезы, поднялась с дивана и пересела в кресло. — Не умрешь с голода, рассказывай! Мы никуда не торопимся.

***

И Всеволод заговорил, воскрешая в памяти события далекого 1973 года, изменившие всю последующую жизнь. --">