Алана Инош - Чай с чабрецом

АЛАНА ИНОШ

«Чай с чабрецом»

сборник рассказов

Содержание

1. Чай с чабрецом

2. По лужам. Сказка для взрослых

3. Весна, похожая на осень

4. Чай с корицей и кардамоном

5. Чай с клюквой в меду

1. ЧАЙ С ЧАБРЕЦОМ

*

…Янтарный водоворот с тимьянным духом…

*

Солнечный луч задумчиво гладит каждую синюю жилку на твоей руке, помешивающей чай с чабрецом. Утро путается в паутинке тюля на окне, щурится блеском мокрого асфальта, снимает небесную тишину на плёнку луж. Кажется, что это само небо расплескалось по земле: гроза взбаламутила его горний покой, перемешала ангелов, как крупицы сахара в чае, в котором ты вращаешь ложечку. Янтарный водоворотик с тимьянным духом успокаивается, как успокоилось в конечном счёте и небо, потревоженное грозой – только брызги на земле остались. «Дзинь», – опускается ложечка на край блюдца с овсяным печеньем.

Утренняя безмятежность тихонько дует тебе в висок, на котором после парикмахерской осталась совсем коротенькая серебристая щетина. Жара пока не дошла до точки кипения, ещё даже пузырьки на её дне не появились: начало дня сочится прохладой в приоткрытую створку кухонного окна, играя с тюлем и вплетая в его узор нити свежести.

Твой висок тонко и холодно пахнет парфюмом, а волосы на нём даже нельзя забрать в щепоть. На макушке они чуть длиннее, и в них можно зарыться пальцами, что я и делаю, но ты невозмутимо делаешь глоток чая, не обращая на это внимания. Мой задумчивый Ангел. О чём ты думаешь? О работе? Да, скорее всего. Тебе предстоит длинный день. И мне тоже…

А я думаю о чуть приметных морщинках у твоих губ: они придают твоему самоуглублённому виду горьковатый оттенок. Ещё утро, а у тебя уже усталость на лице… Мне хочется её прогнать.

– Мур-мур, – урчу я, касаясь носом твоего уха. С этими «Дочерьми Лалады» я постоянно мурлычу, неуловимая «кошачьесть» преследует меня всюду и сквозит в каждом вздохе и интонации.

Да! Получилось… Неожиданным гостем тень улыбки прорезает твои носогубные морщинки глубже. Время – безжалостный художник, любящий прокладывать эти нити на наших лицах и набрасывать паутинку серебра на наши волосы.

– Что, маленький?

В уголках твоих глаз усталым клубочком свернулась нежность, и я жмурюсь от пронзительно-щекотной близости слёз, а на сердце – невыносимая, прозрачно-крылатая чистота утра, солоновато-солнечная, с тюлевой сединой. Хочется устроиться у тебя на коленях, но помнутся идеальные стрелки светло-бежевых брюк. Вздох: нет. Нельзя… Слова суматошным вихрем бестолково вьются у висков, и я досадливо отмахиваюсь, так и не выбрав ни одно из них.

Солнце горит на нитяном рельефе вышитой скатерти с прохладно-голубым кружевным окаймлением, ворошит золотыми пальцами букет васильков, щурится бликами на глазурном боку глиняной вазочки. И, конечно, тонет в духовитой глубине чая.

– Ладно… После работы я сразу на дачу, – со вздохом говоришь ты, допив последний глоток утра и с тихим звяком поставив чашку. – Ты будешь там?

– Ага. Как всегда.

Не удержавшись от соблазна, я всё же дотрагиваюсь до твоего открытого плеча, проступающего из разреза в рукаве лёгкой, «летящей» блузы. О, этот твой неприступно-деловой ореол, окутывающий тебя шёлковой белизной складок! Как у меня только хватает смелости погрузить руку в его обжигающий холод, чтобы добраться до живого тепла кожи? А вот хватает, и наградой мне становится долгий и ласковый, как подогретое молоко, поцелуй в дверях кухни. В скольжении ладоней по открытым предплечьям шероховато проступает обещание большего. Вечером будет всё: и глянцевый шелест вишнёвых крон, и солнечный блеск на нагретой за день воде в надувном бассейне, и капли влаги на твоих бровях, и упругость талии под моими пальцами… Прохладный шёлковый кокон неприступности упадёт с тебя, и мы сможем позволить себе многое. А сейчас, на пороге рабочего дня, между нами только влажная глубина поцелуя и ласка рук, не поднимающаяся выше локтей.

Ах, ну да. Сорняки-грядки-лейки и прочее. Куда ж без этого… У вишенок уже краснеют бока, крыжовник ещё кислит, смородине зреть ещё с неделю-другую. На помидорных кустах висят тяжёлые наливающиеся грозди, а в тени огуречной листвы прячутся