Овсей Леонидович Фрейдзон - Фрося. Часть 3

Овсей Фрейдзон ФРОСЯ Часть 3

Глава 1

Май, что в Сибири, что в Поставах, что в Москве… везде это месяц, когда всё вокруг расцветает, когда природа щедро раздаривает земную благодать, а люди, сняв с себя тяжёлые зимние одежды, оголяют шею, руки, колени, подставляя их под приятное тепло весеннего солнышка, и от этого выглядят свежо и радостно.

Фрося возвращалась с ночной смены из больницы в кардиологическом центре, где она уже семь лет работала санитаркой.

Не смотря на усталость, бессонную ночь и разброд в мыслях обновление природы и на неё действовало одухотворяюще.

Почему-то не захотелось возвращаться так рано домой и она решила проигнорировать общественный транспорт, и пройтись пешком.

Фрося шла уже по хорошо знакомой улице, вдыхая утренний весенний воздух и проходя мимо памятного сквера (в котором четырнадцать лет назад, приняла судьбоносное решение рожать ребёнка от Семёна), и снова подчиняясь велению души, без колебаний завернула под ту же сень деревьев, и уселась, может быть даже на ту же самую скамейку.

Солнце пробивалось сквозь молодую листву, отражаясь синим пламенем в сапфировых глазах Фроси.

Она закинула на верхний край скамейки голову, с удовольствием принимая на лицо благодатные солнечные лучи: Да, наслаждаюсь солнышком, а, когда-то живя в деревне, а позже в Поставах, к этому времени уже мои лицо, руки и ноги покрывались устойчивым загаром, а веснушек было не счесть…

И она невольно улыбнулась этой мысли.

Наверно, годы всё же дают о себе знать, ведь в январе проскочила своё пятидесятилетие.

Как всё же стремительно несётся время, кажется, совсем недавно, отгремела свадьба её старшего сына Стасика и она отправилась в неизвестность на встречу возможному замужеству, которое так и осталось возможным, её постигло разочарование в мужчине, которого, скорей всего, сама себе придумала от безысходности одиночества… и вот Москва.

Кто она — деревенская девчонка до восемнадцати лет, а затем двадцать пять лет жизни в до ужаса провинциальном городке Поставы, к этому можно ещё добавить, почти год прожитый в Сибири…и вот она москвичка.

Москвичка, москвичка… далеко не сразу она привыкла к этому слову, да, что там слово, к этому определению, а скорей всего, званию — столичный житель.

Кто бы мог подумать, что она, столько лет промыкавшаяся в жилье без удобств, будет жить на двенадцатом этаже в благоустроенной трёхкомнатной квартире, да и ещё с балконом и мусоропроводом.

Многое из того, что имеет сегодня, она обязана маме Кларе, так она стала называть мать Семёна почти сразу же после приезда в Москву на постоянное жительство в её квартиру.

Ах, как она была против того, что Фрося пошла работать в больницу санитаркой, ворчливо гудела своим низким прокуренным голосом:

— Доррогуша, ты с ума сошла, мне стыдно перрред памятью своего сына, нам, что срредств не хватает, живи, навёррстывай, что упустила в жизни.

Я бы тоже кинулась во все тяжкие, так, кто на меня позаррится, но это я пошутила, но почему бы тебе не посещать театрры, концерррты, музеи, наслаждаться обществом такой интерресной старрой женщины, как я, а на самом деле могла бы завести толковых подрружек, и более того, подыскать себе хоррошую парртию или так, для времяпррепррровождения серрьёзного мужчину.

Нет, Фрося не спорила с ней, а откровенно смеялась.

А та не унималась:

— Ну, почему санитарркой и в трри смены, это так тяжело, можно вон пойти в газетный киоск журналы прродавать или в гардерроб в театрр… я же понимаю, что ты в торрговлю в Москве пока не годишься, но, прридумать только — санитаррка…

Фрося не стала объяснять милому сердцу человеку, что после того, как вскоре по их приезду с малым Сёмкой в Москву, Клара Израилевна попала в больницу с гипертоническим кризом, и именно в эту больницу, где она когда-то искала следы своего любимого, и где узнала про свою позднюю беременность — и она решила, что это судьба.

К сожалению, здоровье её обожаемой мамы Клары становилось всё хуже и хуже, и всё чаще и чаще она лежала в этой больнице, и у Фроси появилась возможность быть рядом у её постели не только в часы приёма.

А, что, работа, как работа, ей ли бояться физического труда, да и для неё привыкшей не к таким нагрузкам эта трудовая деятельность была сущая безделица.

Ладно, что я рассиделась здесь, можно подумать делать вовсе мне нечего, вот --">