Виктория Побединская - 48 минут, чтобы забыть. Фантом (СИ)

ли от усталости, то ли от долгого молчания. — Он уже тоже в курсе?

От одного только осознания того, что еще один человек выпотрошит всю мою (нашу с Ником?) жизнь наружу, хочется заскулить, повторяя, что все это дурной сон.

— По одним лишь ему известным моральным принципам он отказался читать. Рид занялся изучением документов, что собрал Ник на диске.

Я резко разворачиваюсь, сталкиваясь с Артуром взглядом. Судя по его лицу, он уже знает, о чем я хочу спросить, но ждет, и я осторожно произношу:

— Ты ему рассказал? О нас?

Арт притворно дует губы.

— Не говори, ладно? Я не хочу, чтоб кто-то еще знал.

— Почему? — спрашивает он тихо и мягко, но этот простой вопрос задевает сильнее любых обвинений.

— Все стало слишком сложно, — снова отворачиваясь, я утыкаюсь лицом в подушку, пытаясь скрыть тут же выступившие на лице эмоции. — Он теперь никогда не вернется, Арт. Если вообще жив. Ты же знаешь, Ник упрямый, как черт, даже номер сменил, чтобы мы не смогли найти его.

Кто-то другой бы никогда не заметил моих слез, но не Арти. Уже в следующую секунду он поднимает меня, усаживая рядом. Откидывается на подушки, и я крепче прижимаюсь к его боку, уткнувшись щекой в рубашку.

— Вы двое друг друга стоите, — говорит он, бережно поглаживая меня по волосам. — Признаться, я и раньше это замечал, но сомневался, а теперь ясно вижу. Так злятся лишь на тех, кого больше всего боятся потерять. И я думаю, несмотря на то, что Ник ушел, он вернется. Он на тебя всегда по-особенному смотрел.

— Тогда почему он не вышел с нами на связь? Месяц прошел. Ведь однозначно Джесс все ему рассказал еще в самый первый день. Думаешь, он ненавидит нас?

— Вряд ли. Ник не стал бы дуться из-за такой ерунды.

— Тогда я не понимаю… Неужели нельзя написать или позвонить?

— Он вернется.

— И когда он переступит порог этого дома, я его придушу.

— Ты выйдешь к нему навстречу и обнимешь его, — поправляет Арт.

— Задушу в смертельном объятии в таком случае, — сопротивляюсь я.

— Звучит уже оптимистичней. Если над последней версией поработать, к его возвращению, может, мы даже до поцелуя в щеку дойдем, — добавляет он.

И я смеюсь. Впервые за много дней.

Весь следующий день проходит в полубреду от головной боли, вызванной трехдневной голодовкой и слезами, а также попытках занять себя хоть чем-нибудь, лишь бы держаться подальше от спальни. Чтобы занять руки, я решаю разгрести образовавшиеся за это время на кухне завалы и, как истинный джентльмен, Шон вызывается мне помочь. А может, просто убедиться, что я в порядке и не виню себя в произошедшем. Впервые посмотрев в его глаза, я вижу в них такую же растерянность. И хотя я уверена, у него остается миллион вопросов, он не задает ни единого, просто находясь рядом и молча ожидая, пока я расскажу сама.

Только мне нечего рассказывать. Куча грязной посуды вкупе с тоскливыми мыслями и разбитым взглядом Шона — единственное развлечение на вечер.

Приготовление ужина в конечном итоге заканчивается очередным поражением, настолько унизительным, что спасти ситуацию может только Арт. Скомкав фартук и бросив его на стол, я выхожу из кухни, но Шон останавливает меня, мягко взяв за руку. Я оборачиваюсь и, дождавшись, пока он поднимет взгляд, говорю:

— Это все не твоя вина.

Шон вздыхает и вдруг неожиданно притягивает меня к себе так крепко, что не вдохнуть, но я не пытаюсь вырваться. Под крепкой хваткой широких ладоней все, что было выстроено между нами, окончательно рассыпается, и рождается что-то новое, что может стать началом хорошей дружбы.

— Мы найдём его, обещаю, — уверяет Шон, и я закрываю глаза, разрешив себе надеяться.

…если Ник сам когда-нибудь захочет, чтобы его нашли…

Арта я нахожу сгорбившимся за компьютером в гостиной. Он внимательно что-то читает.

— Я знаю, что сегодня не твоя очередь готовить, но, — я делаю длинную паузу, — кажется, тебе придется спасать сегодняшний ужин.

Арт поворачивает голову, и я уже готова столкнуться с привычным улыбающимся взглядом, но в его глазах настороженность.

— Тебе надо это увидеть, — говорит он.

На смену настороженности приходит серьезность, настолько не свойственная Арту, что невольно боль в висках начинает вновь пульсировать, словно предчувствуя неладное.

— Что именно?

Я присаживаюсь рядом, прикидывая, насколько хуже могут стать --">