Олег Сухамера - Дети грядущей ночи

«И он сказал мне: я пришел показать тебе время грядущей ночи.»

(Третья книга Ездры, глава шестая, тридцатый стих)

Все события, герои, сюжеты книги вымышлены. Любые совпадения случайны и не основаны на реальных фактах. Роман является плодом фантазии и не претендует на историческую достоверность. Действия, мораль и оценки героев могут не совпадать с позицией автора.

Часть первая Маруты

Глава первая Мишка (1942)

Двое невзрачных мужичков, похожих на сморщенные грибы в своих одинаковых серых плащах, курсировали вдоль улицы и усиленно делали вид, что им нет никакого дела до денди средних лет, несущего саквояж к помпезному входу гостиницы «Москва».

Человек шел уверенным шагом, не глядя по сторонам. Но грибы – сотрудники известной службы – натасканным взором быстро определили, что столичный гость одолеваем некими не очень приятными для него мыслями:

«Время тяжкое, война, народ перебивается с корки на воду, кругом цензура, и сексот сексотом погоняет. Транспорт ходит через пень-колоду, настроение нулевое, как хер у карлика: шутка ли дело – враг у ворот. А тут придумали. Юбилей народного писателя им подавай, тоже мне событие! Еще б на бал пригласили клоуном, сволочи. И попробуй, откажись. Не только пальцы в дверь засунут, а чего пониже».

Несмотря на внешнюю уверенность, Михаил шел к парадному входу, как на прием к проктологу: не хочется, а надо. Мимоходом, скорее, по привычке, чем из интереса, заметил маячившие поодаль мутные личности. Не дремлет Родина родная. Черт, юбилей, придумали же. Зачем? Чего ради? Война, трупами наших пацанов все завалено, а я – такой весь народный – тянусь в гостиницу «Москва». Пусть не по своей воле, но топаю же, приехал, так и напишите в отчете, уроды…

Понимая, что, будучи одет по западной моде, уж слишком вызывающе хорошо, почти как шпион из плохой киноленты, Михаил, тем не менее, не смутился под пронзительным взглядом бывалого сотрудника, показал паспорт администратору, кивнул в ответ на благосклонный разрешительный жест, и весь в своих мыслях потащил пожитки к лифту.

Не просто так, а с самого кремлевского верха была команда прибыть народному писателю БССР Михаилу Вашкевичу, дядьке Михалу, из далекого эвакуационного Свердловска в Москву. Все было обставлено официально: правительственная телеграмма, в ней – предельно сухо «явиться для организации юбилейных торжеств».

Думал ли Мишка Вашкевич, перебродский пацан, родившийся в Польше при царе-батюшке, сын революции и смутного времени, что вывезет его кривая в писатели, и не рядовые, а самые что ни на есть передовики пера и пишущей машинки.

«Спасибо, как говорится, партии и правительству. Оценили, наградили, вот вызвали, суки…Что б его, этот юбилей. И сорок лет вроде как не празднуют: плохая примета. Но время и власть такие, что не подчинишься, попадешь в опалу, а то и чего похуже, гады, придумают. Довелось попробовать и этого хлеба, объясняли больно доходчиво, еще в тридцать седьмом. Хорошо, хоть подселили в гостиницу к товарищу по писательскому цеху. Тадеуш – земляк-белорус, будет с кем перекинуться парой слов и рюмку опрокинуть».

Узнав о приезде именитого гостя, на огонек заглянули коллеги – поэты, Винцент и Пятрусь. Получилась «компания не велька, але ж бардзо гжэчна». По такому случаю из недр необъятного саквояжа, заботливо собранного женой Владой, были извлечены пятизвездочный армянский коньяк и банка тушенки в маслянистой бумажной упаковке, точно из каких-то военных стратегических запасов.

Влада так и сказала: «Не жрать! Открывать при явной угрозе голодной смерти. Береги, не ешь, а лучше всего забудь и не вспоминай!» – посмеивался Михаил, ловко вскрывая консерву гостиничным столовым ножом. Тут же пыхтел Винцент, справляясь с тугой коньячной пробкой, исподволь бросая влажные тюленьи взгляды на живого классика.

Был Михаил не велик ростом, поджар и строен, одет франтовато и с претензией: белоснежная шелковая рубашка, синий галстук в горошек по последней довоенной моде, твидовый костюм, сшитый точно по фигуре. Даже туфли были не фабрики «Скороход», а легкие, мягкие, любовно изготовленные мастером из кожи явно не советского производства.

Винцент победил пробку и с прямотой заслуженного придурка советской литературы заметил:

– Буржуй ты, дядька Михал, как тебя советская власть терпит? И вид у тебя классово чуждого элемента. Извини, конечно.

– А я, дружище, не сливаюсь --">