Алексей Николаевич Толстой - Возмездие

не одета. – Я слышал шум передвигаемых вещей. Я продолжал настаивать, но она, отказавшись открывать дверь, снова полураздраженно, полушутливо отвечала. – Но ведь я совсем раздета. Да вы с ума сошли. Фу, какой стыд. Нет, ни за что.

Пожалуй не стоит говорить, что как только я был впущен в комнату (а на это потребовалось значительно меньше времени, чем надо, чтобы одеться) эта стыдливость стала совсем не строгой. Мы довольно много бродили по городу, заходили в старый монастырь, блуждали по темным аллеям парка, и даже совершили прогулку по быстрой речке среди тенистых берегов. Лодка медленно скользила по темной воде, легкий ветерок освежал наши разгоряченные головы. Было удивительно хорошо. Наступил тихий и нежный вечер, когда мы вернулись в гостиницу, чтобы отдохнуть и переодеться. Нечего говорить, что нам удалось только второе. Я все не мог равнодушно видеть, как из глубокого траура обнажается стройное тело, гибкое и молодое. Каждое ее движение, пойманное моими глазами, немедленно передавалось безошибочным рефлексом по всему телу, сосредотачивая кровь, мускулы, силы, вновь пробуждающееся желание. Нет, эти полчаса нам отдыхать не пришлось! В сиреневом сумраке вечера было заметно, какие глубокие сладострастные тени легли у Елены под глазами. Эти глаза мерцали, то вспыхивая огоньком пережитого наслаждения, то потухали от тяжести перенесенной усталости. Ее руки, ослабленные в объятиях, беспомощно повисли вдоль склоненного в истоме тела. Заласканные мною колени сжимались лениво и бессильно, маленьким ступням передавалось их медленное движение, отчетливо обвивался вокруг юных бедер тяжелый шелк черного платья. Когда я следил за ее движениями, мне казалось, что я вижу обнаженные линии точеных икр. Лаская глазами уютные ямочки под круглыми коленями, я созерцал безукоризненный подъем бедер, увенчанных как ореолом рыжеватыми волосами, под пушистым клубком которых вздымался розовый мрамор живота. Мне казалось, что я погрузился взглядом полным наслаждения в таинственные места, в которых темнела едва приоткрытая дверь, сжатая сведенными стройными ножками. Но в то же время усталость одолевала мною.

Она делала движения вялыми, ленивыми руками, внезапно сковывала движения ног и расслабляющей волной проходила по икрам. Я начинал опасаться того повторного страшного паралича, который так внезапно овладел мною в поезде. Я хотел отказаться от ласк, чувствуя, что дремота начинает окутывать мое сознание, но все еще мечтал о нежном объятии и трепетал при мысли, что завтра может быть, должен буду расстаться с Еленой. Мы рано пришли домой, поужинав у Шумана, где на счастье удалось получить несколько бутылок вина^[2]. Я выпил их почти один потому, что Елена, сделав несколько глотков, сказала, что она пьяна и без вина.

– Нет! Теперь спать, – решительно сказала она на мою попытку обнять ее.

Мы вошли в комнату. Несколькими быстрыми движениями она сбросила с себя платье, которое упало у ее ног, открывая совершенно новое существо. Не садясь, она стоя, держась за спинку стула, сняла чулки, высоко открыв молодую белизну ножек, потянула за тесемку, нетерпеливо пошевелив бедрами, отчего края батистовой рубашки разошлись и снова сошлись, обнажив на мгновение кудрявый холмик. Как будто чужое, бешеное существо, с невыносимой силой пытающееся разорвать преграду, мешающую ему наслаждаться этим зрелищем поднялось во мне. Да, трепетать и сдерживаться было невозможно! Вся моя мужская гордость встала на дыбы. Я тоже встал. Елена насмешливо, через плечо, поглядела на меня, потом сбросила лифчик, осталась в одной коротенькой рубашке, едва прикрывавшей ее прелести, и, подойдя к умывальнику, стала умываться. Я следил за ней, поглощенный желанием, сдерживать которое с каждой минутой становилось все труднее. Высоко подняв над головой руки, она потянулась к верху ленивым движением, от которого поднялась рубашка, открыв то место, которое я ждал. Я замер в ожидании, но как будто угадав мое желание, Елена рассмеялась, и, наклонившись над нишей, стала брызгать воду себе в лицо, вскрикивая от удовольствия. Тело напряглось, округлилось, она как бы предлагала себя для совокупления. Слегка откинувшись, она смотрела с улыбкой, в которой снова показалось знакомое мерцание приближающейся страсти. Все мое существо напряглось, как убийца, готовый вонзить нож в тело жертвы. И я вонзил его. Я погрузил клинок в горячую влажную рану на всю глубину с таким --">