Джерри Старк - Ночь в дождливом октябре

Ночь в дождливом октябре

Место действия: Прага, Чехия

Время действия: октябрь 1617 года

Памяти Артура Рембо, Орландо Штакельберга и иже с ними посвящается с любовью…

Комнатушка на первом этаже дома на Градчанской, в подвале которого обосновался трактир «Лошадь Валленштейна», была крохотной — камин, колченогий стол, пара стульев и расшатанная узкая кровать, на которую свалили посапывающего пана имперского секретаря, стянув с него камзол и сапоги. Я счел, что вполне обойдусь брошенным возле очага тощим тюфяком.

За окном в мелких переплетах завывал на разные голоса осенний ветер, пламя в камине подрагивало, снизу долетели голоса засидевшихся гостей. Спать не хотелось, головокружение постепенно проходило, сменяясь туповатой усталостью. Разложить бы по полочкам услышанное и узнанное, да сил не хватает. Изрядно же набрались благородные господа, отмечая знакомство…

На высокой спинке кровати висел небрежно брошенный камзол Штекельберга. Болталась наполовину оторванная разъяренным кардиналом Пражским манжета с полоской желтоватых кружев. От нечего делать я лениво встал, подобрал одежку, встряхнул и повесил на прибитые к деревянным панелям стены косульи рога. Пошарил по карманам — медные и серебряные монетки россыпью, шелковый платочек с монограммой «SvS» — Stanislaus von Steckelberg — в углу, слипшиеся леденцы, кубики игральных костей… Тяжелый золотой медальон на цепочке.

Я отнес добычу к камину, размышляя, имею ли право открывать чужую вещь. Впрочем, я отнюдь не собираюсь ее похищать. Посмотрю и положу обратно.

Овальные створки распахнулись с тихим щелчком. Справа, как и положено — миниатюрный портрет, слева — каллиграфически выгравированная надпись. Латиница с многочисленными чешскими титлами, кружочками и галочками поверх букв.

Изрядно помучавшись, я разобрал: «Сташеку от Ярика». Дар покровителя, надо полагать. Хм… И каков же патрон моего приятеля, грозный камер-премьер Ярослав фон Мартиниц? Учитывая, что живописцы обычно льстят своей натуре, станем, как советуют мудрецы, зреть в корень. Увидим грузного, начинающего седеть мужчину лет сорока, слегка похожего лицом на морду собаки породы английский бульдог. Однако ясновельможный пан Мартиниц мог похвастаться своеобразной звериной привлекательностью и уж точно обладал проницательным, острым умом — это читалось в глубоких складках вокруг губ и в выражении жестких, не смягченных даже кистью художника, выпуклых темных глаз. Теперь понятно, отчего Станислав предпочитает околачиваться в венецианском посольстве и шататься по трактирам, нежели пребывать в Градчанах, поблизости от средоточия власти. Кому захочется ходить в любимчиках такого человека, как его светлость имперский наместник?

Я захлопнул медальон, вернул его в карман законного владельца и вытянулся на жесткой подстилке, пытаясь задремать. В какой-то мере это удалось, мимо поплыли размытые картинки наступающих сновидений, но их спугнуло тихое:

— Йен?.. Йен, ты спишь?

Голос совершенно трезвый и несчастный. Отозваться или нет? Я совсем не в настроении беседовать по душам.

— Йен? — оклик стал чуть настойчивее и жалобнее.

— Чего?

— Тебе там не жестко?

— Привычно.

— Хочешь, перебирайся сюда, места хватит…

Так. Начинается.

Соображения нравственности меня особенно не беспокоили — какая нравственность в наши продажные и жестокие времена? Просто хотелось бы знать: господин секретарь углядел в вашем покорном слуге какие-то неведомые скрытые достоинства или ему все равно кто, лишь бы не высокий покровитель?

— Графским титулом пожалуете, господин хороший? — сварливо вопросил я, усаживаясь и отбрасывая назад мешающие волосы. — Имением с замком и пятью деревнями в придачу? Золотой шпагой, осыпанной бриллиантами? Правом не отрывать задницу от стула в присутствии короля? Учтите, на меньшее я не согласен!

— Да я просто… — растерянно забормотал Станислав. — Я не имел в виду… Извините…

— Извиняю, — я махнул рукой и не очень охотно поднялся с тюфяка.

Гостиничная кровать оказалась такой же, как на любом постоялом дворе Европы — скрипучей и неудобной. На ней даже выспаться толком невозможно, не говоря уж о занятиях любовью. Из прорех в драном матрасе лезла перепрелая колючая солома, желтоватые от старости простыни и вытершиеся одеяла отчего-то пахли мокрой песьей шерстью.

На сем --">