Лана Черная - Перекрестки судеб. Леся и Рус (СИ)

Глава первая: Леся.

Ещё тринадцать шагов, и мы с тобой на крыше…

Я знаю, ты любишь слушать и молчать…

Сергей Бабкин «Больно».

Напевая под нос, выбираюсь из такси, с наслаждением вдыхаю теплый майский воздух. Очередное дело закрыто, и новая победа пополняет персональный счет. Непростая, стоившая кучи бессонных ночей, но все-таки победа. И бутылочка красного вина, припрятанная в холодильнике, ждет своего часа и компании, чтобы отпраздновать. Задираю голову: в моих окнах темно. Муж снова на дежурстве. Вздыхаю. Придется пить одной. Но улыбка по-прежнему играет на губах. Сегодня ничто не испортит мне настроения.

Лифт поднимает меня на тринадцатый этаж. Двери с тихим шорохом разъезжаются, выпуская меня на площадку. Здесь всего одна квартира, переделанная из двух поменьше. На темной двери блестит номер «13», а под номерком — крафтовый конверт, перетянутый красной лентой. Небольшой, золотисто-коричневый с черными буквами, стилизованными под китайские иероглифы и складывающимися в одно-единственное: «Ксане».

Замираю перед дверью с ключами в руке, не решаясь ни тронуть этот конверт, ни открыть дверь и войти внутрь. Улыбка стекает с губ, как будто и не было, ломается усмешкой. Накатывает усталость. И прошлое замирает за спиной мрачной тенью. Столько лет прошло, а ничего не изменилось. И страшно по-прежнему каждый раз, когда вижу этот конверт и эти буквы…имя. Как будто он рядом. Совсем близко. Настолько, что конверт пропах ним. Разум нашептывает, что это всего лишь парфюм и неуемная фантазия одного сумасшедшего, но сердце срывается с тормозов, разгоняясь до предельных цифр за считанные секунды. Сердце не желает слушать разумные доводы. Глупое сердце помнит вовсе не страх. А я ничего не хочу помнить.

— Тебя нет, — внезапно просевшим голосом. — Ты никогда не вернешься в мою жизнь. Тебя нет…

На выдохе срываю конверт. Развязываю ленту. Внутри – пестрая фотография ночного города, а на обратной стороне тем же почерком: «Ещё тринадцать шагов, и мы с тобой на крыше…»

Короткий смешок срывается с губ, но горло внезапно сдавливает тисками. Оборачиваюсь к тонущей в полумраке лестнице. Здесь действительно всего тринадцать шагов. А за металлической дверью – крыша. Сжимая в руке конверт, поднимаюсь по ступеням, тяну на себя дверь. И глупое сердце ликует, пойманной пташкой бьется в груди.

Ночь встречает теплым ветром, светом неоновых огней города и тихой музыкой, растекающейся под открытым небом. Любимая группа, под которую я когда-то танцевала на такой вот крыше. Снимаю туфли, оставляя их на пороге, и босыми ногами иду вперед. Здесь никого нет. Только гитарное соло и пробирающий до мурашек мужской голос. Трек за треком утягивая туда, куда нет возврата. И кресло-качалка с пледом, оставленные у самого парапета, как нельзя кстати. Как и бутылка вина с одним бокалом.

— Псих, — усмехаюсь, читая этикетку на темной бутылке: Chateau Mouton Rothschild 1945. Одна такая бутылка стоит как две моих квартиры. Сейчас я это знаю. А двенадцать лет назад, сидя на крыше и слушая фанк, я наслаждалась незабываемым букетом с нотами шоколада, малины и изюма, даже не подозревая, каких огромных деньжищ оно стоит. Как и о том, что тот, кто меня спаивал – отдал за эту бутылку все, что имел.

Но сегодня я не буду его пить. И возвращаться в прошлое тоже не буду. Я ставлю бутылку обратно, выключаю музыку и ухожу, старательно игнорируя неудержимое желание вернуться и просидеть в кресле до самого утра. А сердце, то самое сердце, что гонит по венам кровь, вдруг воет раненым зверем и больно ударяется о ребра, словно мечтает разбиться. Нет. Не сегодня. В аптечке есть чудодейственное средство от любой боли. Всего две таблетки снотворного и все стирается в черноте сна.

Но у Бога отвратительное чувство юмора, потому что с утра я стою на пороге своей кухни, еще не проснувшаяся, и смотрю на ту самую бутылку вина, что осталась на крыше вчера. Рядом на столе лежит диск с любимыми песнями, плед брошен на стул рядом. И конверт, подписанный той же рукой, подпирает темную бутылку.

Горло ледяные пальцы сжимают, и я царапаю кожу, пытаясь вдохнуть. Судорожно хватаю ртом воздух, но его так мало. Будто выкачали весь. Словно в вакууме стою. И рот раскрываю. А ноги не держат. Руки дрожат. Я по стеночке сползаю на пол, не отрывая взгляда от кухонного натюрморта. Смотрю. Смотрю. И дышу. Рвано, с надрывом, но --">