Ширл Хенке - Упрямица

Ширл Хенке Упрямица

1

Сентябрь 1866 года

Мерседес Себастьян де Альварадо, приподнявшись на цыпочки и вытянув шею, припала к густо зарешеченному окну особняка, который четыре года назад стал ее домом. Во дворе, затененном ивами, собрались слуги – пеоны и батраки – по случаю возвращения своего хозяина и ее супруга дона Лусеро Альварадо.

«Я не должна прятаться от него, как пугливое дитя», – убеждала себя Мерседес.

Обернувшись к огромному, во всю стену, зеркалу – истинному сокровищу, украшавшему парадную залу и когда-то проделавшему далекий путь из Парижа через океан, джунгли и степи на север Мексики, – она вгляделась в свое отражение и не нашла в себе никаких видимых недостатков. То, что она сейчас несколько побледнела, как раз было ей на пользу. Старая донья – ее свекровь – твердила ей постоянно, что палящее солнце не должно попадать на кожу женщины из благородной семьи.

– Я не боюсь его! – произнесла она вслух и, покинув залу, решительным шагом спустилась по лестнице в полутемный прохладный вестибюль.

Узкая дверь была распахнута, и в светлом прямоугольнике виднелась часть двора. Именно там и красовался окруженный прислугой дон Лусеро. Слава Богу, что среди этой толпы не присутствовала Инносенсия. О Боже, ее имя означало «невинность»! О какой невинности могла идти речь, когда эта наглая, развратная служанка увела ее мужа к себе в постель в первую же их брачную ночь?

Мерседес, наивная девственница, ничего не зная о том, как вести себя с супругом после свадебной церемонии, со страхом и трепетом ждала его в спальне и вдруг услышала пьяный смех и громкий шепот. Подбежав к окну, она увидела парочку, пылко целующуюся возле дверей флигеля, куда уложили спать вповалку утомленную от обслуживания гостей прислугу.

Они обнимали друг друга, целовались, хихикали, и это зрелище было вполне достойным вознаграждением донье Мерседес за ее долгое и утомительное путешествие из столицы Мексики ради свадьбы с грубым и порочным женихом.

Ненависть к Лусеро, копившаяся в ней на протяжении всех четырех лет разлуки, помогла ей справиться с робостью.

Мерседес смотрела на него издали, сквозь светлый узкий проем двери, словно изучая отвратительное насекомое, к которому опасно приближаться.

Облик супруга показался ей еще более угрожающим, чем тот, что сохранился у нее в памяти. Тонкий белый шрам рассек его загорелую почти дочерна щеку от скулы до подбородка. Долголетняя война оставила на нем свои следы – с плеч и с рук исчезла излишняя полнота, оставив только мощные мышцы, демонстрирующие его силу.

Лицо его невероятно осунулось, кожа обтянула высокие скулы, глаза провалились куда-то в глубь глазниц, и там, в неведомой пропасти, вспыхивал огонек, способный, как утверждала старая, ныне покойная, няня, воспитавшая этого негодяя, соблазнить любую самую строптивую ведьму, обитающую в окрестных горах.

Мерседес удивилась, видя, что он так благосклонно откликается на приветствия слуг, – обычно он считал их пылью под копытами своего коня. Может быть, война заставила его иначе относиться к людям низкого сословия?

Его профиль – истинно кастильский: гордый, четко очерченный, унаследованный от далеких предков, завоевавших когда-то вместе с Кортесом огромную страну Мексику, – пугал ее. И пугало его оружие. Он носил на себе целый арсенал. За спиной – два карабина, огромный «кольт» в деревянной кобуре у бедра, несколько кинжалов в ножнах, пристегнутых к поясу, и ленты с гнездами для патронов, перекрещивающие широкую мощную грудь.

И эти его руки с тонкими длинными аристократическими пальцами! Они терзали когда-то ее нежную кожу жестоко и хищно, причиняя боль. До сих пор она не могла вспоминать об этом без содрогания.

В нем было сильно мужское начало, в ней – женское. Два противоположных заряда неминуемо должны были рождать молнию. Мерседес все эти годы разлуки готовила себя к поединкам.

Он вошел в дверь, заслонив собой свет, и она произнесла нежным голоском, прозвучавшим как россыпь нот на клавишах пианино:

– Добро пожаловать домой, супруг!

Он поморгал глазами, привыкая к полумраку, и увидел золото ее волос, затейливо уложенных в высокую прическу, и очертания соблазнительной женской фигуры.

– Черт побери, как же красива моя женушка! Ради этого стоило проскакать четыреста миль!

– Что значат четыреста миль после четырехлетней разлуки?

Этот иронический вопрос, который она --">