Елена Арсеньевна Грушко (Елена Арсеньева) - Русские музы для француза, или Куртизанки по натуре (Лидия Нессельроде, Надежда Нарышкина)

Елена Арсеньева Русские музы для француза, или Куртизанки по натуре (Лидия Нессельроде, Надежда Нарышкина)

Ох, какая жара, какая духота! На дворе ноябрьская ночь, а в доме словно жаркий июльский полдень. Надежда неприметным движением обмахнула со лба пот, делая вид, что поправляет круто завившиеся кудряшки на висках. Какое счастье, что у нее вьющиеся волосы, прическа ни в коем случае не сделается в беспорядке, даже от самых быстрых туров вальса. И все же она для надежности взглянула в темное стекло высокого французского окна, ловя свое отражение. Позади нее летели, мелькали пары, и Надежда невольно усмехнулась, подумав, что это разноцветье нарядов изрядно напоминает овощной суп, который помешивает незримой ложкой незримый повар.

С удовольствием провела пальцами по мягким зеленым перьям (в тон глаз!), обрамлявшим декольте ее бального платья (к слову – последняя парижская новинка: отделка перьями марабу, колибри да и самыми простыми крашеными перышками была в необычайной моде, перья порою составляли почти все платье (фасон такой назывался sauvage, но Надежда до такой дикости^[1] никогда не доходила!), потом коснулась своей шеи – и довольно вздохнула: право, ее кожа нежнее самых нежных перышек колибри! А аромат каков!.. Не далее как вчера Александр бормотал, задыхаясь, что кожа ее благоухает слаще самых модных парижских духов… Наверное, это следовало принять за комплимент, однако Надежда мигом вырвалась из объятий любовника и, словно кошечка (вернее, тигрица!), выставила вперед свои острые, длинные ногти. Она обиделась! Во-первых, господин сочинитель (а в нынешних любовниках Надежды состоял не кто иной, как модный драматург Александр Васильевич Сухово-Кобылин!) мог выдумать что-нибудь менее банальное, чем сравнить аромат кожи обожаемой женщины с ароматом духов, а во-вторых, всякое упоминание о Париже, слетевшее с его уст, Надежда воспринимала как личное оскорбление.

Эта девка, которую он восемь лет назад вывез из Франции… Луиза Симон-Деманш… Какая-то гризетка, которую он подобрал на парижской панели! Сухово-Кобылин, разумеется, уверял, будто Луиза – не гризетка, а модистка, и он встретил ее не на панели, а в кафе или ресторации. Но разве приличная девица пойдет одна в ресторацию?! Никогда в жизни! И приличная дама – тоже не пойдет. Только с супругом или любовником. А девица, конечно, была там со своим содержателем, у которого Александр Васильевич ее и увел. И не только увел, но и увез! Приволок в Россию, выхлопотал вид на жительство в Москве, снял ей дом (и где?.. на Тверской, неподалеку от дома самого генерал-губернатора Закревского!), дал прислугу: повара, кучера (да-да, у бывшей парижской шлюшки теперь имелся собственный выезд!), двух горничных, которые хоть и косоротились, да вынуждены были прислуживать этой безнравственной содержанке!

Надежда брезгливо передернула плечами, скривила губы. У нее при одном только воспоминании о Луизе Деманш начинало в горле першить от злости! Вот уже почти год, как Александр Васильевич Сухово-Кобылин признался в любви Надежде Нарышкиной, вот уже почти полгода, как она отдалась ему и с тех пор продолжает тайные с ним встречи (так же, впрочем, как и явные, на балах, на вечеринках, но, разумеется, все приличия соблюдены, никто ни о чем и не подозревает!), а Луиза Деманш до сих пор живет в самом центре Москвы, в том же доме, на том же приличном содержании, ну а содержит ее все тот же господин сочинитель Сухово-Кобылин! Причем он и слышать не желает о том, чтобы выдворить Луизу за пределы Российской империи. Якобы она начала новую жизнь, делая модненькие шляпки и успешно их продавая, и он не хочет мешать ее успешным делам. Ох, видела Надежда эти шляпки! Ни одну из них она ни за что не решилась бы надеть, хотя некоторые дуры приходили в восторг от этого убожества, от этой мешанины бархата, цветов и перьев. Право, лгут люди, уверяя, будто француженки от природы наделены хорошим вкусом! Луиза – явно исключение из правил. Любая русская дама, куда ни взгляни, хоть на саму Надежду, хоть на любую из ее гостий, хоть… да хоть на ту даму, которая стоит сейчас на улице под окном, одета куда элегантнее, чем эта жалкая парижская содержанка. Кстати, у той дамы, что стоит внизу, великолепный бархатный, отороченный соболем салоп. Ах, как искрятся на нежном меху отблески костров, разожженных кучерами, которые ожидают своих танцующих хозяев! И какой интересный покрой капюшона… или это двойная --">