Юлия Сергеевна Леонова - Fatal amour. Искупление и покаяние

Юлия Леонова Fatal amour. Искупление и покаяние

Глава 1

Смоленская губерния 1832 год

Господа, вы бывали когда-нибудь на Смоленщине? Удивительная земля, надо сказать! В лихие годы войны прошёлся по ней сапог французского солдата, оставляя за собой разорённые поместья да выженные деревни. Но минуло два десятка лет, и об ужасных днях нашествия Bonaparte уже почти ничто не напоминало. Отстроились заново усадьбы, поля радовали глаз золотом созревающих хлебов, а о былом подрастающее поколение узнавало лишь от очевидцев тех кажущихся невообразимо далёкими дней.

Вот и Марья Филипповна Ракитина, барышня семнадцати лет, о об ужасах войны знала со слов маменьки да папеньки. И если отец в первых же рядах вступил в дворянское ополчение и с боями прошёл за отступающим французом до самого Парижа, то матери пришлось бежать из разграбленной пылающей усадьбы в поместье своего брата с трёхлетним сыном на руках. Ох, и страху же натерпелась тогда Елена Андреевна! Вспоминая, она и по сей день не могла удержать слёз. Марья и представить себе не могла подобного. Как-то она спросила брата, помнит ли он о тех временах, но Серж отвечал, что был слишком мал, чтобы запомнить.

Благодаря то ли горячим молитвам супруги, то ли счастливому стечению обстоятельств, Филипп Львович Ракитин к исходу 1814 года вернулся в родные места, овеянный славой победителя Bonaparte и без единой царапины.

Оба его поместья: и Ракитино, и Полесье, лежали в руинах, но утешением стало то, что целы и невредимы остались и жена, и сын. Потому по сокрушавшись немного об утерянном, Ракитин рьяно взялся за восстановление разрушенного хозяйства, и к тому времени, когда маленькой Маше, исполнилось три года, семейство Ракитиных перебралось от хлебосольных родственников в заново отстроенный особняк в Полесье, где и проживало по сей день.

Нынче в жизни Марьи Филипповны наступил особый день: ей исполнялось семнадцать лет, и в честь дня ангела любимой дочери Филипп Львович устраивал грандиозный бал, пригласив всех соседей.

Проснувшись против обыкновения довольно рано, Марья обнаружила на туалетном столике красивую коробочку, обтянутую бархатом, где на белой атласной подкладке покоились изящные жемчужные серьги и такой же кулон на тонкой золотой цепочке. Девушка восторженно ахнула и, приложив серёжку к маленькому аккуратному ушку, залюбовалась собственным отражением.

Хотя Марья в силу довольно юного возраста ещё не вполне осознавала силу собственных чар, однако ей весьма часто доводилось слышать, как местные кумушки, говоря о ней, утверждали, что немало будет разбитых сердец на её счету. Впрочем, сии замечания лишь укрепляли её во мнении о собственной исключительности и позволяли свысока взирать на прочих девиц в уезде.

А посмотреть и в самом деле было на что. Густые русые локоны, выгоравшие по лету до золотистых прядей, обрамляли безупречно красивое лицо, на котором сияли серо-голубые глаза, опушённые длинными тёмными ресницами. И даже очаровательная россыпь веснушек на аккуратном чуть вздёрнутом носике ничуть не портила прекрасный облик юной прелестницы.

Вволю налюбовавшись собой, Марья выглянула в будуар и, без особых церемоний растолкав сладко посапывающую на узком диванчике горничную, велела подать утреннее платье.

Она едва сдерживала нетерпение, нервно сплетая тонкие пальцы, пока Настасья раскручивала папильотки и укладывала туго завитые локоны в причёску. Ах, как ей хотелось сбежать вниз, заглянуть в кабинет отца и поблагодарить папеньку за чудесный подарок. О, как любила она эти утренние часы, когда отец обыкновенно занимался своими делами, но всегда находил время, дабы сказать ей несколько приятных слов и пожелать доброго дня.

Филипп Львович и в самом деле был в своём кабинете. Проскользнув мимо лакея, чинно открывшего перед барышней двери, Марья Филипповна бесшумно впорхнула в комнату. Ракитин, нахмурившись и барабаня по столу пальцами, читал какое-то письмо, но при виде дочери его лицо просветлело, он ласково улыбнулся и поднялся ей навстречу.

— Мари, именинница, ангел мой, поздравляю! — Отец расцеловал её в обе щёки. — Всё хорошеешь с каждым днём! Уж недалёк тот час, когда и вовсе выпорхнешь из отчего дома, — шутливо заметил он, но от Марьи не укрылась обеспокоенность, которую он постарался спрятать за непринуждённой улыбкой и нарочито беспечным тоном. Отмахнувшись от тревожных --">