Бомонт Флетчер - Лабиринт

Лабиринт

Пролог

Чезаре не был пьян: глубокий сон и столь же глубокое опьянение напоминало ему смерть. Но хмель бежал по жилам, разгоняя кровь и нетерпение.

Это было похоже на полусон, порожденный внезапной дремотой.

Это вызывало злой, сумрачный восторг. Он знал, что его смерть будет такой: темнота и забвение. Он любил думать о ней, как о забое скота.

Он приказал сестре нарисовать на его коже десятки широко распахнутых, никогда не спящих глаз.

Сегодня, этой ночью, их обоих ждала уже знакомая игра — в то чудовище, что жило в нем, и чья кровь наполняла теперь его вены вином. Полузверь-получеловек, заточенный во мраке запутанных коридоров. Необузданный в желаниях и ярости. Тот, кого боится собственный отец. Тот, кто должен был умереть так же, как забитый в бою бык.

Чезаре знал это лучше, чем кто-либо другой: как сделать так, чтобы страсть была похожа на смерть, а смерть — на самое безумное желание. Как, уснув, наконец, увидеть во сне сплетенные в косу волосы Лукреции — в чужом кулаке.

— Твой муж так хотел бы убить меня прежде, чем настанет рассвет, — произнес он, глядя в зеркало, и сделал еще один, тщательно отмеренный глоток терпкого вина, — что я решил позволить ему это.

***

Кисточка дрогнула в руках, и растертый в труху виноградный пепел, смешанный с маслом, потек вдоль груди брата — змеисто, вниз, с плеча, на котором вспухал еще один широко раскрытый глаз.

Чезаре, конечно же, шутил. Это были его любимые шутки, самые любимые: о смерти, о небытии, в котором не было ни малейшей надежды на жизнь вечную. Впрочем, и Ада тоже не было.

В последнее время — до свадьбы и сразу после нее — брат шутил так все чаще. Особенно — в присутствии ее мужа. Альфонсо в такие мгновения становился похожим на драчливого петуха-подростка, завидевшего кого-то куда крупнее и опасней его: волосы топорщились на затылке, а в глазах, в другое время будто источавших свет, проступала холодная настороженность. Между ними — ее братом и ее мужем — не было и не могло быть согласия, они были обречены на войну — с самого начала.

Лукреция вздохнула, обмакивая мягкую тряпицу в воду, стирая лишнее, подбирая слова с той же тщательностью, с которой вела кистью по гладкой коже:

— Тогда я стану вакханкой — ты это позволишь?

***

— Позволю, — ответил он, не отрывая застывшего взгляда от собственного зыбкого отражения — и отражения Лукреции позади. — Если ты будешь со мной, я позволю тебе все. То, что муж никогда не позволит жене, а брат — сестре, потому что мы — ни то, ни другое. Сегодня я дам тебе нитяный клубок, и ты решишь, что с ним делать.

Сестра выводила на его коже простые узоры, которые должны были казаться страшными: глаза, глаза, глаза. Глаза чудовища всегда должны быть открыты — если красота его сестры и ее воля к побегу привлечет очередного героя с мечом.

Даже если меч станет дрожать в не слишком привычной к бою руке.

Касание кисти было похоже на развязный поцелуй — влага, оставленная мазком языка, близость теплого дыхания. Чезаре отпил еще, и отставил полупустой бокал. Стекло тут же поймало и сломало пополам слабое копье свечного света.

Он повернулся, перехватывая запястье Лукреции, и потянул ее к себе, чтобы коснуться губами ее уха — с жесткой улыбкой.

— А взамен ты нарисуешь мне глаза на лице. Я не собираюсь проспать тебя, будто Аргус Ио. Твой Тесей может попытаться убить лишь одного Минотавра, а я посвящу тебе целую гекатомбу быков.

***

Рука дрогнула вновь — когда Чезаре коснулся губами ее уха.

Алые, густые капли запачкали подол, расплылись по мягкой коже сапог Чезаре.

Лукреция подалась вперед, сталкиваясь с ним губами, обмениваясь дыханием и коротким, как жизнь неосторожного матадора, поцелуем. И тут же отпрянула, мазнув кистью по щеке, оставляя след на покрытой белилами коже.

Минотавра не убить без помощи Ариадны. Но что, если бы она не захотела помочь, что если бы оставила Тесея — наедине с темнотой и скрывающимися в ней чудовищами?

Альфонсо говорил ей: за каждым углом по ночам здесь шепчутся тени. А она лишь качала головой: как можно бояться кого-то, чего-то — здесь, рядом со Святым Престолом?

И разве не смешно — спутать слугу с призраком?

Ее Тесей казался сущим ребенком, хотя она и была старше всего на год.

— Нарисую. Я нарисую тебе глаза даже на ладонях.

Чтобы во тьме ты мог видеть ими, даже если все --">