Наталья Гончарова - Путеводная звезда

Впрочем, находясь в круговерти книгопечатного дела, те немалые работники, которые все еще трудились в этот уже поздний час, как бы она не выглядела, и что бы на ней не было надето, не обращали на нее никакого внимания. Она, попыталась окликнуть одного, но тот даже не взглянул на нее, второго, и снова молчание, в конце концов, встав на пути у третьего, она громко выкрикнула, стараясь пробиться сквозь весь этот гул и шум и скрип:

– Позвольте спросить, где я могу узнать по поводу рукописи? Я отдавала … – но не позволив ей договорить, работник безразлично указал на крутую винтовую лестницу, ведущую наверх и тотчас испарился.

– Спасибо, – пробормотала Фелицата куда-то в пустоту, и отправилась на второй этаж. Методом проб и ошибок, найдя, наконец, отдел приемки рукописей, она оказалась в маленьком и узком кабинете, скорее даже кабинетике, больше походившем на архив, где из-под кип бумаг виднелись лишь напомаженные на прямой пробор белесые волосы и усталые грустные испещренные мелкими морщинками водянисто голубые глаза младшего редактора.

– Доброго Вам вечера, скажите по…, – начала было Фелицата, но и как минуту назад, собеседник, мало заботясь о соблюдении приличий, перебил ее.

– Фамилия, Имя, Отчество.

– Фелицата, Фетисова, Александровна, – перепутав от волнения слова местами, уже недружелюбно ответила та, впрочем, быстро осеклась, как ни крути, именно от этих людей зависела ее творческая жизнь, и неимоверным усилием воли вновь натянула на свои замерзшие губы улыбку, улыбку походившую больше на оскал деревянного рождественского щелкунчика, нежели на подлинное радушие.

Человек с уставшими глазами, шурша и вздыхая, исчез под кипой рукописей, затем через минуту вновь появился и в щель между стопками бумаг просунул, хорошо знакомую, но уже изрядно потрепанный роман, с по-прежнему плотно склеенными листами. Он даже не потрудился ей что-либо объяснить, хотя, итак было все понятно. Опять отказ.

Праведный гнев юной, хотя и не совсем юной писательницы, словно лава самого страшного вулкана готов был затопить собою все вокруг, в том числе и ее саму, сжигая, испепеляя и превращая все живое на своем пути в мертвую пустыню, усыпанную лишь пеплом да пожухшими обрывками сгоревших рукописей. Казалось, машина книгоиздательства только что поглотила, переживала ее своими огромными ржавыми зубами и выплюнула за ненадобностью.

– В-в-в-вы, вы даже не читали! – сотрясаясь от гнева, вскрикнула Фелицата.

Казалось лишь после этих слов, что-то живое промелькнуло в его светло-голубых глазах, но едва загоревшись, потухло, погребенное под слоем вековой бумажной пыли.

– Барышня, что же вы думаете, только вы лавровый венок хотите, вот, поглядите-ка, – и он глазами обвел кипы бумаг, – понапишете бездарные каракули, а через минуту славы ждете, а вы постойте-ка, за славой, как другие стоят, может и до вас очередь дойдет, а может не дойдет, тут уж кому как повезет, так что, ступайте, ступайте, лучше путным делом займитесь, так-то, барышня, это для вас гораздо полезней будет, я вам скажу. Уж поверьте мне.

– Но как же вы можете знать, что это бездарно, если вы даже не читали!!! – Вскрикнула она от досады и отчаяния! – Ее последний шанс издать свою книгу, разбился вдребезги, а осколки лежали прямо перед ее глазами, как немой укор.

– Да если бы я все это читал! – фыркнул тот и замолчал, после чего вновь уткнулся в стол, ясно давая понять, что разговор окончен.

Едва ли Фелицата разбирала путь от кабинета младшего редактора до двери выхода, перепрыгивая через ступеньки, преодолевая рывком пролеты, наполненная гневом, словно дирижабль газом, и также как дирижабль, была взрывоопасна.

Рывком открыв дверь, она не разбирая дороги опрометью вылетела на улицу, но тотчас врезалась во что-то огромное, и, отлетев на метр, словно резиновый шарик от стены, покачнулась и скользя на деревянных, но уже порядком оттаявших каблуках, кубарем скатилась с лестницы, так что склеенные листы рукописи, наконец, обретя свободу, рассыпались по брусчатой мостовой, а сама она едва не вылетев на дорогу, к счастью чугунное заграждение, остановило ее инертное движение, приземлилась прямо на живот.

От резкого удара, дыхание остановилась, и, хватая воздух огромными глотками, Фелицата с трудом начала приходить в себя, а сознание, затуманенное не столько падением и ударом, сколько гневом, постепенно возвратилось. И, о, ужас! Она лежит на мостовой, в совершенно не --">