Анастасия Ивановна Кравец - Волчье логово

милосердного Аллаха и Последнее откровение. «Аллаху принадлежит восток и запад. Куда бы вы не повернулись, там будет лик Аллаха. Воистину, Аллах – Объемлющий, Знающий». Мы не идолопоклонники. Мы верим в единого Господа, как и христиане. Но разве вы хотите слушать? Что я могу сказать вам, если вы до сих пор не поняли? «Воистину, слепнут не глаза, а слепнут сердца, находящиеся в груди». Я не знаю, был ли Иса сыном Божьим или просто великим праведником. Но то, что вы говорите о Пророке, ужасная ложь и клевета! Он был невинен и чист, как цветы лилий и первый снег в зимний день… Как же я могу повторить то, что вы произносите! Даже если бы все покинули его, как мы можем это сделать?.. «Мухаммед только посланник. Нет уже теперь посланников, которые были некогда прежде него; если и он умрет или будет убит, то неужели вы обратитесь вспять?» Чего вы от меня требуете, христиане? Вы обвиняете его, но я его не покину… Не покину даже на пороге вечной ночи, которая стоит перед моими глазами… Вы говорите мне: отрекись! Разве вы еще не поняли? В Последнем откровении сказано: «О сыновья мои! Аллах избрал для вас религию. И умирайте не иначе, как будучи мусульманами». Чего же вы от меня требуете?.. Я жил, как своевольный безумец и птица без гнезда… Но я слышал, как ваши уста хулят Пророка. И умру я мусульманином.

Эта долгая речь утомила сарацина, и он бессильно уронил голову на грудь.

– Он оскорбляет Иисуса Христа, Господа нашего! – воскликнул Ульфар, простирая дрожащую руку к скамье, на которой сидел подсудимый. – Язычник! Сарацин! Идолопоклонник! Как еще не переполнилась чаша терпения Всевышнего?! Нужно было предать его богомерзкие книги огню, чтобы лик Господа воссиял в прежнем своем величии и славе! Покайся, пока не поздно, иначе будешь, как жалкий червь извиваться во прахе! Если бы мы только знали, кого скрывали эти святые стены…

– Подумайте, брат Жозеф, – серьезным и глубоким голосом обратился к нему Колен. – Вы впали в страшные заблуждения. Вы отвергаете крещение. Подумайте. Мы не хотим зла. Но в нашей власти заставить вас раскаяться. В наших руках темные подземелья и суровые наказания… Это сломает вас. Еще не поздно. Отрекитесь.

Сарацин был страшно бледен. Он почти ослеп от солнца. Он мучительно устал. Он подумал о страданиях, которые его ждут, о тьме, в которую его ввергнут… Судьи старались прочесть каждую мысль, каждое движение загнанной души на этом искаженном лице…

Внезапно его пересохшие губы приоткрылись.

– Нет, – сорвалось с них, раскалывая мертвую тишину и раня души.

– Да смилуется над вами Господь! – отвечал Колен. – Нам остается вынести последнее решение…

– Пусть оно не станет для вас тяжким грузом, – обронил сарацин, и обратил лицо к открытому окну, сквозь которое лились огненные лучи высоко взошедшего солнца.

Жиль дель Манж тихо встал со своего места. Он бросил последний взгляд на смуглого человека, сидевшего на скамье. В этой просторной, светлой зале его сгорбленная фигура казалась такой чужой… И такой смертельно одинокой… Его взор был устремлен вдаль. Помертвевшие губы что-то тихо шептали…

Горожанин резко повернулся и быстро вышел из залы, так и не дождавшись сурового приговора…

XLVII. Тени прошлого

– Ах! Вы я вижу, еще не слышали о смерти Хитклифа? – продолжала она.

– Хитклиф умер? – воскликнул я, пораженный. – Давно ли?

Эмили Бронте «Грозовой перевал»

Любовь переживет нас. Искусство сделает нас бессмертными.

И. – В. Гёте

Прошло два года.

Наступила новая, прекрасная весна. Бескрайние равнины графства Эно вновь оделись нежной, зеленоватой дымкой. В воздухе звенел хрустальный птичий щебет. Теплые лучи весеннего солнца с трепетом ласкали первую листву, которая только что родилась… Легкие облака с детской радостью порхали по сияющей небесной лазури… Жизнь снова возвращалась на землю после долгой, морозной зимы…

В такое чудесное утро Жилю дель Манжу суждено было снова вернуться в неприветливые, глухие края, куда когда-то его забросила судьба. Он оказался здесь проездом, будучи послан по делам к епископу Льежскому. Наступившая весна, казалось, мало коснулась его своим мягким крылом… За истекшие два года Жиль стал серьезнее и печальнее. Исчезла юношеская непосредственность, на лбу залегла упрямая морщинка.

Завидев вдалеке острые башни монастыря Сен-Реми, горожанин решил заехать туда. Далекие воспоминания, смутные образы людей, которых он знал раньше, --">