Олеся Велецкая - L'una

Велецкая Олеся L'una

I

Луна была богиней. И она была безликой. Боги всегда безлики, поскольку каждый видит их по-своему. Безликость тысячи лиц. Они сами не знают, какое из них настоящее. А ведь оно у них было. Настоящее лицо. Изначально. Просто они настолько вечны, и за вечность сменили такое множество лиц, что не помнят, какое было изначальным. Им нужно быть индивидуальным ликом для каждого верующего в них, чтобы поддерживать веру каждого, индивидуально, потому что только так смертных можно вдохновлять, и направлять, каждого по-своему, по потребностям. Не помнят, потому что оно им не нужно. Но, не Луне. Л уна устала от вечности. От бессмертия. Она хотела жить, по-настоящему. Не вечно. Чтобы жизнь приобрела смысл, который потерялся в вечности также как ее лицо.

Последний раз, сливаясь с общим информативным фоном Вселенной, последний раз растворяясь в нем, отыскивая нужную ей информацию: как стать смертной, Луна прощалась с привычным для нее миром. Прощалась с безопасностью, безмятежностью, бестайностью, непогрешностью и с еще многими без-, бес- и не-, определяющими божественное начало божественного существа. Потому что абсолютное знание и абсолютный опыт исключает многие составляющие жизни. Отсюда и бессмертие — исключение жизни. А она хотела жить. Настолько хотела жить, что прощание получилось неожиданно легким. Она знала что, отрываясь от общей ткани сущностей Вселенной и становясь индивидуальностью, ее будущее закроется от нее и, соответственно, откроются неизвестные ей способы миропознания, и она не знала, справится ли она с этим. Но, не чувствовала страха грядущего. Ни одна частица ее угасающей божественности не чувствовала горечи. Наоборот, ее наполнили необычно-приятные ощущения радостного предвкушения, будоражащего волнения, восторженности. И ей это нравилось.

С этими приятными ощущениями она и спустилась в мир. Осталось избавиться от единственного бес- которое отделяло ее от радости полной жизни — бессмертия. И начать жить. Она узнала, как стать смертной. Надо чтобы кто-то из живущих узнал ее лицо. После потери большей доли божественности оно единственное среди тысяч не потеряет четких очертаний для смертного, в нем не будет зыбкости придуманных лиц. И тогда она узнает его сама. И оно больше не будет меняться. Настоящее лицо, изначальное. Всего лишь. И она станет смертной. Так просто.

II

Как оказалось, стать смертной совсем непросто. Люди продолжали не видеть ее лица. Несмотря на то, что теперь она являлась им не сном и видением, а наяву и реально. Несмотря на то, что для смертного в ней больше не было загадки. Они попросту не хотели видеть ее. Они видели ее прекрасной и уродливой, юной и старой, доброй и злобной, но не такой как она была. Потому что каждый день она видела в зеркале другое лицо. Лица менялись. Ни одно из них не было настоящим.

Они хотели видеть то, что хотели видеть. Потому что, несмотря на потерю божественной общности с Вселенной, Луна была богиней. И она была безликой. Богиней Тысячи Лиц. И каждый мог создать ей тысяче первое, тысяче второе, тысяче десятое-сотое… каждый мог воплотить в ней своё видение ее образа или свою мечту. Никто не хотел видеть в этих тысячах одно-единственное, настоящее. Им это было не нужно. Но, это было нужно Луне. Поэтому, надо было стать нужной смертным. Нужной не как богиня, как смертная. Немного подумав, Луна решила, что ей надо искать любовь. Потому что она знала, любимый человек всегда нужен любящему.

Но, когда прошло сто лет, она поняла, что и в любви люди ищут то, что ищут. Они ищут не дополнения, а исполнения. Исполнения Мечты. За сто лет она разбила множество сердец, она была и роковой и не очень, и домашней девочкой и сорвиголовой и кем она только не побывала. Только не собой. И эта тщетность ее утомила. Поэтому следующие сто лет Луна провела в отшельничестве. Она тихо и незаметно жила в маленькой квартирке маленького дома в большом городе. Поскольку уже успела понять, что затеряться и стать незаметной можно только в большом городе, где никому нет ни до кого дела.

Как-то она вышла погулять. Шел сильный дождь. Такой сильный, что дальше кромки зонта разглядеть что-либо было почти невозможно. Она любила такой дождь. Вот уж когда никому не приходило в голову разглядывать ее и подвергать ненавистным переменам. Все спешили укрыться от мокрого некомфорта, забывая обо --">