Теодор Картер - Та сторона

Теодор Картер Та сторона

Когда мне станет три тыщи лет,

я буду, может, едва ли жив.

Я буду, может, едва ли свет —

а лишь абстрактные миражи.

И мир изменится навсегда,

не станет больше знакомых мест.

Настанет время – и вот тогда,

плевать на сотни плохих примет,

я буду – не отводи глаза —

я буду помнить лишь о тебе.

Крис Меклебуст

Глава первая. Сонный паралич

1

С самого детства меня преследовала мысль о том, что в глубине моего сказочного сна, когда мое тело недвижимо, а рассудок мне неподвластен, я открою глаза и увижу нечто, о чем знаю лишь по рассказам. Сонный паралич. Весьма распространенное явление. Нет ничего мучительнее, чем оказаться в оковах безликого страха и лицезреть весь этот ужас, не имея шанса что-либо предпринять. Отсутствие контроля над телом, полное онемение рассудка, ощущение присутствия чего-то чудовищного позади, ползающие по телу кисти холодных рук, шевелящиеся тени, смех, доносящийся с самого котлована дьяволов, а самое страшное – оттуда невозможно сбежать. При одной только мысли об этом мои ноги подкашивались и я становился слаб. Меня мучала бессонница, и это вполне очевидно: в минуту, когда я смыкал свои веки, тело пронизывал зуд и все вокруг становилось до того громким, что, казалось, еще секунда, и я сойду с ума. Рассудок мой верно и медленно покидал меня, я видел призраков, самых что ни на есть настоящих.

Именно поэтому я оказался посреди незримой ночи под блеском бледного серпа луны, и шел мимо полуразрушенных зданий, из окон которых не люди, а тени наблюдали за мной. Свет одиноких окон не отражался домашним теплом, я не чуял биения сердца среди развалин чужеземных мне обиталищ. Здесь не было жизни. От нее остался жалкий клочок, одинокий призрак, соскальзывающий с кончиков пальцев. Я не переставая чувствовал топот хрупких детских ног за моей спиной, но стоило мне обернуться, они исчезали и оставался лишь шепот, доносящийся эхом до моих ушей.

Порывистый ветер ударял в лицо и я уже было пожалел о своей затее, но вот он – дом одинокой старухи, что славится своей черной, как смоль, магией. Из накренившейся трубы низвергался дым и копоть, в щелях окон, забитых досками, мелькали блики огня и людских теней; мне страшно было приближаться к ее пристанищу, страшно было даже думать о том, что ожидало меня внутри. Но я был уже там, я аккуратно толкнул входную дверь, и ее петли взревели тяжким хрипом. И тут я увидел фигуру… Даже не фигуру, а только ее пятно! Кривое, изогнутое, с длиннющими пальцами на тонких морщинистых руках; с седыми, как паутина, волосами, что не спадают, а парят над ее головой; обернутое в рваную шаль, которой невозможно согреть застывшее во времени старое тело. Стояла она, старуха Клеменсе, сама смерть в человеческом обличии, и ничего кроме скорби я не видел на ее искореженном сером лице. Морщины сползали мешками на хмурый лоб, глаза, окутанные седой пеленой, безразлично глядели в мои. Ее погнутая фигура двинулась, и корявый окоченевший палец приказал войти.

Не без смятений я решился на этот шаг, и в доме ее меня ожидала древность. Ни единого намека на отголоски цивилизации; холодные деревянные стены покрывал вековой мох; висели изодранные гобелены, потерявшие поэтическую ценность; горели желтые восковые свечи и сотни истлевших фолиантов громоздились на тесных полках. Она вошла за мной следом, угрюмая, точно ведьма, кривя гнилыми остатками зубов и ворочая белесым языком. Я открыл было рот, дабы представиться перед ней, но она прервала меня:

– Знаю! Я все знаю… – сказала она шепотом. – Нечистый страх тобой овладел и неспроста! Я вижу как парит над тобою несчастие, чую запах его, что навлекает тебя на грех, но вижу и страсть твою! Вижу смятение твое и чистое, блистающее безумие! Оно накрыла тебя вуалью, а ты слеп! Гробовая пелена тебя накрывает и страхам твоим вскоре придется сбыться…

– Но как же… – вдруг подорвался я.

– Сядь, – она оттолкнула меня и я повалился на толстый ящик. Сила, с которой я летел на него, заставила запрокинуть голову и увидеть ее потолок, кишащий червями и насекомыми. Они копились в точности надо мною, и я ощутил холодный ужас в застывшем сердце.

– Тебе известно, – сказала она по-змеиному. – Тебе известно о демонах, порождаемых страхом, и ты боишься… Да! Ты боишься… Того забвения во сне людском, того тихого пожирающего дурмана, но оттого лишь продолжает расти недуг твой. И грядет неизбежное, неотвратимо --">