Ульяна Муратова - Воротиться нельзя влюбиться! (СИ)

самое нужное.

— Да что за чертовщина такая?! — возмущённо пробормотала я и вернулась из шкафного пространства обратно в комнатку. Осмотрелась.

Белёная печка, внутри которой потрескивает огонь. Тёплая и древняя. Над ней — постель на полатях, забраться на которую можно только по лестнице. Остальное пространство закрыто полками с банками сушёных трав, ягод и кореньев. На округлых стеклянных боках — этикетки. Очанка лекарственная, лапчатка белая, зимолюбка зонтичная, аир болотный, ятрышник пятнистый, боровая матка, молочай, нечуй-ветер, расковник, прострел. Это вообще что за названия? Из всего перечисленного мне известен только молочай.

У окна — большой, добротный рабочий стол. Столешница каменная, отшлифованная до блеска, а ножки — из брусьев. Над окном — куча полок с книгами в кожаных переплётах, почерневшими то ли от времени, то ли от жизни с ведьмой. В ящиках поблизости — баночки, скляночки, лопаточки, ложечки, ступки. Настоящая алхимическая лаборатория.

В общем-то, это вся обстановка. Комната квадратная. По одной стене — печка и банки с сушёными растениями. По другой — окно, стол, книги и дверь. По третьей — шкафы. По четвёртой — стеллажи. Подошла к ним поближе и чуть не заорала в голос.

Куски рогов, склянки с какой-то болотной жижей, сушёные мыши, сосуды с кровью, плавающие в банках глаза и уши… А одна из полок с застекленной дверцей занята клетками с запертыми в них живыми зверьками и птичками. Кошмар! Кунсткамера настоящая! И главное — ни звука. Видимо, чары какие-то… Стоило повернуть торчащий в дверце ключик и приоткрыть её, как комнатка наполнилась чириканьем, шуршанием и тонким жалобным писком.

— Да что ж такое-то?.. — в ужасе посмотрела я на птичку в маленькой клетке.

— Выпусти нас, красна девица! — взмолилась птаха человеческим голосом.

Было б у меня что в руках — точно выронила бы.

— Я-то выпущу, но там зима, — указала я за окно.

— Выпусти, милая, сердце в неволюшке скорбит да ноет…

— Выпусти! — поддакнули мышки из банки с перфорированной крышкой.

И посмотрели на меня жалостливыми глазками-бусинками.

— На улицу? — уточнила я.

— На волюшку ясную, — пропищали мышки.

В общем, я не выдержала и достала банку и клетку с полки. Кроме мышек, говорливой птахи и флегматичного ужика в коробке, в которую я заглянула с опаской, нашлись ещё спящие летучие мыши и две жирные жабы в террариуме. Их я трогать не стала — одни в спячке, другие зимой на воле не выживут.

— Вы только это… бегите в лес куда-нибудь, ладно? — неуверенно обратилась я к мышкам.

— Да куда ж мы в снег-то? Пощади, голубушка! — запричитали они, а я поняла, что со своей спасательной миссией влипла конкретно.

Замерла в ступоре, шокированная внезапным жизненным поворотом. Видимо, придётся теперь жить среди жаб и мышей. Не то чтобы это прям сильно отличается от учёбы в нашем институте, там историческая (или, как её ещё оригинально называют, истерическая) кафедра — по сути, террариум и есть, и обитают в нём отнюдь не ужики. Но всё же…

Кстати, об ужиках. Оказалось, змееныш как-то выбрался из приоткрытой коробки, оплёл моё запястье и пригрелся. Я как заметила — хотела заорать, но было уже поздно панику поднимать… Вот бывают обыкновенные ужи, а этот — компанейский.

В общем, я решила, что сходить с ума нужно с достоинством — открыла банку с мышами и решила с ними побеседовать. А чем ещё заниматься первого января? Белочку-то не выдали.

Осторожно высадила трёх грызунов на стол, а птаху достала из клетки и усадила на дверцу шкафа.

— Спасибо, благодетельница наша! — трогательно запищали мышки.

— Спасительница! — чирикнула птичка и нахохлилась.

— Меня Мар…уся зовут, — представилась я. — И я была бы очень признательна, если б вы мне рассказали, где мы и что происходит.

Пока версию стремительного развития у меня шизофрении я рассматривала как рабочую, но не единственную.

— Три дня назад принялась Яга ворожить… — прощебетала птаха. — Да только ничего мы не разобрали, что она себе под нос бормотала-то. А потом — бах! — и ты явилась прям средь комнаты. Удивилася Яга, знамо, сильнёхонько. В сарафан тебя обрядила, на печку отволокла да заколдовала. Три дня и три ночи ты спала…

— И никакой добрый молодец надо мной не надругался? — на всякий случай уточнила я.

— Какой же он добрый, ежели над спящей надругался бы? — резонно заметила --">