(La donna) - Присказка (СИ)

сморщил нос и взмахнул рукой. Жест получился ломанным.

— Нет, с этим всё в порядке, я сам пропустил день. Думал, покончу с прядением навсегда.

— Как так? — Мила посмотрела на мужа уже с беспокойством.

— В деревне вербовщики, и герцог набирает войско. Там за горами плодородные земли, незаселённые никем, кроме огромных тупых великанов. Победа — дело решённое, — Румпель пожал плечами. — Новобранцы уже завтра отправляются в учебный лагерь. Их будут обучать бою на мечах, верховой езде и грамоте. А там — ты же знаешь, как бывает. Иной раз и простолюдинов посвящают в рыцари за храбрость и смекалку, проявленную на поле битвы. Вот я и подумал, — Румпель улыбнулся печально, — почему не меня?

— Ну? — протянула к нему руки Мила. — Ты завербовался?

Румпель рассеянно посмотрел на лавку, небрежным жестом скинул на пол тяжёлые хлопья шерсти и уселся рядом с женой.

— Я хотел, — проговорил он тихо. — Я хотел. — Румпель посмотрел на собственные руки. — Не взяли. Ростом, говорят, не вышел. — Он со злостью ударил кулаком по лавке. — Не подошёл.

Он был рядом с ней, и Мила чувствовала через юбку, как его бедро касается её колена, он был так близко, что она могла услышать каждый его вдох и выдох. И всё же Миле показалось, что Румпель далеко, не дотянуться. Она не привыкла видеть его таким: поникшим, словно обмякшим.

— Я люблю тебя, — сказала Мила, будто эти слова могли исправить случившуюся с ним несправедливость. — Люблю.

Румпель улыбнулся ей ласково, но по-прежнему издалека:

— И я тебя.

Они целовались долго и нежно, и после Румпель держался уже почти как прежде и улыбался Миле так полюбившейся ей лукавой улыбкой, только где-то — то ли в глубине тёмного взгляда, то ли в напряжённой скованности движений — притаилась грусть.

Мила не умела утешать, как-то не приходилось. Да и повод огорчаться казался ей вполне законным. Но всё же ей хотелось сказать хоть что-то, только подобрать слова никак не получалось. Они пришли на язык уже вечером, когда муж сидел за прялкой и, тихонько напевая, сучил нить.

— Знаешь, — сказала она, — в жизни всякое случается, не угадаешь. Может, ещё всё переменится.

— Может, — согласился Румпель, не отрываясь от нити.

Ни он, ни сама Мила, не подозревали, насколько правдивыми окажутся её слова. Всё переменится — раньше, чем они успеют понять это, и перемены принесут в их жизнь больше горя, чем радости. Но пока они не знали об этом. Мила шила, Румпельштильцхен прял, и оба они мечтали о будущем, которому было не суждено свершиться.

Комментарий к

[1] В отличие от Руси каменный дом в средневековой Европе не был признаком богатства; леса принадлежали королю или местным землевладельцам, и дерево и брёвна стоили дороже камня. Так что каменные дома у крестьян были распространены и обычны.

[2] Речь идёт о разрешении на вырубку леса. Оно могло быть одноразовым или многократным и иногда давалось бесплатно, как привилегия за особые заслуги перед господином/королём.

[3] Первые мануфактуры появились в Европе в 14 веке, что же касается хронологии Зачарованного Леса тут ни в чём нельзя быть уверенным. Они представляли собой коммерческие предприятия, в которых купец раздавал ремесленникам-наёмникам из крестьян сырьё для обработки и оплачивал их труд. Мануфактуры были альтернативой цеховому ремесленничеству, которое было куда более доходно, но почти недоступно для большинства. Чтобы получить право браться за большие заказы, держать в городе мастерскую или лавку нужно было не только сдать экзамен на звание мастера, но и заплатить неподъёмно большой денежный взнос. Крестьяне, даже овладев каким-то ремеслом, могли или наниматься в мануфактуры, или, смирившись с ролью вечного подмастерья, в ремесленную мастерскую.

[4] В Европе очень долго не было постоянных рынков, зато были так называемые “базарные дни”, во время которых у крестьян была возможность продавать плоды своего труда в обход строгих цеховых правил. В крупных городах “базарные дни”, как правило, проводились раз в неделю, кроме дней поста.

--">