(Drugogomira) - Ожидания (СИ)

подставляется под чужие кулаки. Семён Ильич – вон какой здоровый, деревенский мужик. При том совершенно неадекватный! Он же его убьет… Боже… Это. Необходимо. Остановить… Ноги сами понесли её во внутренний двор, Юлька увязалась следом. Начало накатывать: внешне еще более или менее держится, но истеричные нотки в голосе её выдают. Пусть всё это прекратится! Немедленно!

«Пожалуйста, Семен Ильич, уйдите отсюда, я Вас прошу! Проваливайте!»

Он - пришел. Он на нее не смотрел – смотрел поверх ее головы в глаза своего оппонента. Он её слушал, но не слышал. Её здесь словно не было - пустое место. Она бы могла сейчас начать раздеваться – он бы, видимо, и не заметил. Все ее выразительные взгляды наталкивались на камень. Ксения каждой клеточкой тела чувствовала его обращенную к фермеру ярость, так хорошо замаскированную маской видимого спокойствия. В его глазах управляющая ясно читала намерение – это будет бой, бой до победного. Боги…

А дальше… Дальше она не могла смотреть. Но смотрела. Страх – она чувствовала животных страх. Каждый удар, каждая звенящая пощечина – словно по ней самой. Он подставлялся под эти удары снова и снова – из-за ее лжи. Пожалуйста, не надо… Пожалуйста, прекратите! Остановитесь! Пожалуйста, только выстой… Когда врач упал, ей почудилось, что из-под ног начала уходить земля, что воздух перестал поступать в легкие. Она молилась, чтобы он встал на ноги… Нет, не для того, чтобы продолжить. Пусть просто встанет, и она увидит, что с ним все в порядке…

«Вставай же!»

Закончилось всё так же стремительно, как началось.

***

Поднимаясь с земли, Юра собирал последние силы, чтобы вложить их в удар. Он понимал, что еще один привет от фермера – и он проиграл. Семён расслабился, думая, что перед ним – слабак. Но врач пришел сюда не для того, чтобы в очередной раз оказаться поверженным: он должен был показать фермеру, что с ним шутки плохи, должен был поквитаться, должен был отпугнуть от неё этого психопата. Он не мог себе позволить, просто не мог позволить в очередной раз выглядеть лузером в ее глазах. Он не может ей ничего доказать, но может показать, что готов за неё биться и подставляться столько раз, сколько понадобится. Она не должна видеть его сдающимся. Ни эмоционально, ни физически. Он не собирается сдаваться – не сейчас.

Остатки сил были вложены в один удар. В последний.

Принимать от Льва Глебовича поздравления, которые ему не нужны. Не с чем поздравлять. Он не самоутверждаться сюда пришел, вовсе нет.

Протянуть проигравшему руку помощи. Не как соперник. Как врач.

Не смотреть на неё.

Не думать.

_________

Не думать не выходит. Он постоянно думает. О ней. О себе. О том, где он оказался спустя три месяца работы здесь. Заглядывать в себя страшно, а на нетрезвую голову – страшно просто невыносимо. Поэтому – виски. Страху нужно уметь смотреть прямо в глаза. Нужно разобраться в себе и все-таки принять её равнодушие, смириться с ним. Понять, как и куда двигаться дальше.

Судя по всему, эти его чувства никому не нужны. Она его не видит. А может, оно и к лучшему? Нет. Что тут может быть к лучшему? Ей действительно все равно. Разочарование ощущалось все острее, пускало корни, обвивало ими нутро, забивая собой чувство отчаяния. Разочарование вперемешку с отчаянием – адская смесь.

Просто тяжелый день. Но…

Жизнь его закаляет, каждая новая боль делает сильнее, заставляет двигаться дальше. На коленях она его не увидит. Никогда. Только в полный рост, с гордо выпрямленной спиной, поднятой головой и прямым взглядом.

– Я бы… Хотела извиниться… Это моя вина, что всё так… Получилось, – внезапно прозвучавший фактически над ухом голос – её – выводит Юру из состояния транса.

«Надо же, смотрите, кто пришел…»

– Да Вы-то тут причем? – врач смотрит на Ксению и отводит глаза. Она действительно ни при чем. Условно… По крайней мере, в эти разборки он сам ввязался.

– Этот Семён начал за мной ухаживать, я сказала, что у меня есть парень, а он почему-то подумал, что это – Вы…

«Вот как? То есть, все-таки «при чем»… Неужто она, наконец, сама увидела, что связалась с психом?»

– Знаете, Ксения, я из тех людей, которые не стесняются сказать: «А я ведь говорил». Я

--">