Мария Летова - Запрет на студентку

колени руками. А потом начинает плакать так, что с деревьев сыплется

снег.

Хозяин добермана уже с головой в кустах, а Чернышов где-то откопал

нормальную такую дубину, поэтому я перепрыгиваю замерзшую лужу и

подбегаю к скамейке.

— Эй, леди, — останавливаюсь над скорченой фигуркой, пытаясь понять, с

какого края к ней, мать вашу, подступиться.

Плачет. Громко и навзрыд.

Главное не напугать.

Желтые варежки накрыли голову, будто мы ожидаем бомбоудара. На спине

лежит специально взлохмоченная рыжая коса. Цветочный запах, совсем не

зимний, дразнит нос.

— Блин, — бормочу и чешу затылок, а потом осторожно подхватываю под

руку, чтобы не свалилась со своих шпилек и со скамейки заодно.

Пискнув, вскидывает голову.

Моргнув, смотрю в заплаканные голубые глаза.

На бледной коже красные пятна. Нос того же оттенка. Приоткрытые

искусанные губы — идеальный бантик. И верхняя и нижняя — одинаковой

пухлости. Юное лицо — идеальное сердечко. Очень молоденькая и

хорошенькая. Короче говоря все то, от чего меня интуитивно тянет бежать

без оглядки.

Млин.

Я бы засмеялся, но опять же, смешного тут нифига нет.

— Ты как? — спрашиваю, продолжая придерживать за руку.

Ее глаза шарят по моему лицу, моргают ресницами. Смотрят на мои

волосы, которые я резинкой собрал на макушке, чтобы не мешали.

Вижу в этих глазах какое-то смятение, когда смотрит на меня, а потом вижу, как по фарфоровой щеке стекает слеза. Такая, которой можно напоить

целый муравейник.

Разомкнув губы, девчонка сквозь слезы говорит:

— Она… меня укусила...

Не теряя времени, подхватываю ее на руки.

Пищит, но не сопротивляется. Втягивает голову в шею, почти полностью

скрываясь за воротником куртки.

— Рус, — зову, развернувшись. — Ключи от машины, быстрее.

— Не прощаюсь, — в психах обещают он собачнику и трусцой бежит к нам.

На мое плечо опускается всхлипывающая голова, в остальном моя ноша

ведет себя тихо, только колотится. Плюс ко всему, она по весу удобная.

Меня вдруг коляет злость. Такая, что встряхивает. Если меня эта псина

уложила бы на больничную койку, то девчонку могла бы загрызть насмерть, потому что весит та килограмм пятьдесят, не больше.

Подбрасываю ее повыше и, развернувшись, шагаю к центральным

воротам.

За спиной шаги Чернышова. Обогнув меня, орет двум пацанам на

параллельной дорожке:

— На выход, парни! Тут злая собака.

Его внедорожник припаркован прямо у ограды, и его уже подзамело.

Срезав через газон, иду к машине, слушая всхлипы, которые стали больше

похожи на икоту.

Свистит сигнализация.

Ухитряюсь одной рукой открыть багажник, и сажаю туда свою пассажирку.

Нас обоих обсыпает снегом, сорванным с крышки. Тряхнув головой, луплю

перчаткой по плечам и груди. Адреналин в крови падает. Начинаю

чувствовать собственный пот на теле и шее.

— Наряд полиции, да, — вышагивает вокруг нас Рус. — В Парк Поколений, да.

Голубые глаза округляются и мечутся между мной и ним. Желтая варежка

снова тянется к носу, вторая прижимает к груди сумку, на которой вижу

россыпь белых вязаных цветочков.

Блин. Ну совсем дитё. Но хорошенькая. Прям ангел, но губы у нее просто

адское аниме. Просто прикидываю, какие они на ощупь. Подняв глаза, натыкаюсь на все тот же округленный немигающий взгляд.

Мозги быстро встают на место.

Это даже не Яна. Это вообще полный детский сад. Она еще в том возрасте, когда со взрослыми мужиками без папы с мамой не разговаривают.

— Куда укусила? — спрашиваю, расстегивая свою олимпийку, и

набрасываю ее поверх малиновой куртки.

Переводит на меня глаза и, поджав губы, тонким голосом говорит:

— За ногу… только… не трогайте, вы же не врач…

Слышу смешок Чернышова за спиной, и смотрю