Оскар Уайльд , Николь Одри Спектор - Пятьдесят оттенков Дориана Грея

пламени, она проснулась в слезах.

– Взгляни только, как он действует на тебя, – сказала Хелен, прервав воспоминание Розмари. – Ты даже не можешь взглянуть на лучшее из всех своих творений – на лучшее, что есть в тебе!

Розмари со смехом покачала головой, но знала, что Хелен сказала правду. Она едва могла отвести взгляд от молодого человека, когда он сидел в комнате перед ней, а смотреть на его портрет, написанный ею, оказалось просто невыносимо. Конечно, это была лучшая ее работа, но Розмари тревожило впечатление, которое картина производила на нее. А человек, который был изображен на ней… он показался ей совершенством, едва войдя в мастерскую. Таким же совершенством был он и на холсте и как будто насмехался над ней, наблюдая, как желание охватывает ее. Она написала его серые глаза с тяжелыми веками – темные, загадочные – и вложила в эти глаза желание, которое испытывала сама. С точностью воспроизведя лукавую усмешку его полных губ, она отразила свою собственную страсть и пугающее желание почувствовать на своих губах его поцелуй.

– Тебе обязательно нужно будет послать ее в следующем году на выставку в Гровенор, – сказала Хелен, потушив окурок и лениво растянувшись на диване. – Академия слишком велика и слишком заурядна. Там всегда либо много людей, заслоняющих картины, а это невыносимо, либо слишком много картин, из-за которых не видно людей, что еще хуже.

– Я думаю, что вообще не буду ее никуда посылать, – сказала Розмари. Она закрыла лицо руками и упала в кресло напротив дивана, где сидела Хелен, задев лампу и едва успев поймать ее, прежде чем та могла разбиться вдребезги.

– Только не говори, что ты, как эта лампа, готова упасть ниц перед нашим юным принцем, – проговорила Хелен, подняв одну бровь и указывая очередной сигаретой на портрет. – Хотя я совсем не против того, чтобы легкая суматоха нарушила этот жуткий покой.

Розмари уже не слушала Хелен, опять вспомнив свой сон. Он сжимал ее шею так сильно, что казалось, хотел задушить, но ей не было страшно. Она чувствовала головокружение и легкость и не сознавала ничего, кроме того, что ее подхватывает поток удовольствия.

– Нет. Я никуда не буду его посылать, – повторила она.

– Почему же, дорогая моя? – спросила Хелен и, не дожидаясь ее ответа, продолжила: – Вы, художники, просто безумцы. – Она нахмурилась и произнесла саркастическим тоном: – Ах, нет, простите, только мужчина может быть безумцем, а юных девушек обычно называют истеричками.

– Дай мне объяснить, Хелен, – произнесла Розмари.

– Как будто я могла бы уйти отсюда, не получив объяснения. Но сначала позволь мне сказать тебе, что такая работа поставила бы тебя намного выше всех остальных женщин в Англии. И если повезет – даже на последнее место среди самых ничтожных мужчин.

– Я знаю, ты посмеешься надо мной, – сказала Розмари. – Но я действительно не могу выставить портрет. Я вложила в него слишком много самой себя.

Хелен перебила ее хриплым смехом. Это было уже слишком для ее источенных дымом легких, и она закашлялась. Розмари улыбнулась. Она ни разу в своей жизни не курила – ни сигареты, ни чего-либо еще.

– Я знала, что ты будешь смеяться, но это так.

– Признайся, Розмари, ты действительно влюблена в этого Адониса? Ведь он Нарцисс! А ты… Ну да, у тебя одухотворенное лицо и все такое. Но красота, подлинная красота исчезает там, где появляется одухотворенность. Человек погружается в размышления, и его лицо оборачивается сплошным носом, или лбом, или чем-нибудь еще. Посмотри на любую умную женщину – она обязательно уродлива, и одна мысль о ней делает тебя уродливой. Размышления разрушают гармонию лица. Твой таинственный молодой друг, имя которого ты мне, несомненно, скажешь, ни над чем не размышляет, поверь мне. Он лишь прекрасное, безмозглое существо. Он заменяет цветы, в которых мы так нуждаемся зимой, и прохладу, необходимую рассудку летом. Не обманывай себя, Розмари. Мужчины, подобные ему, невысоко ценят деятельный ум.

– Ты не понимаешь, – возразила Розмари. – Я вовсе не влюблена в него. Я бы не хотела полюбить того, кто настолько тщеславен, что принимает все, что ему достается, как должное. Почему ты пожимаешь плечами? Я действительно так думаю. Дориан Грей всего-навсего красив, а я всего-навсего умна или талантлива, назови это как хочешь. Ты всего-навсего светская богатая женщина, Хелен. Мы все будем расплачиваться за то, что Бог даровал нам, – --">