Мейв Бинчи - Небесный лабиринт. Прощение

была не просто старой каргой, но вредной старой каргой. Она не заслуживала монополии на торговлю мылом в Нокглене.

Все, хватит.

Но пока…

— «Яблоневый цвет» — именно то, что нам нужно, миссис Кеннеди. Большое спасибо, — с широкой улыбкой ответил Фонси и не моргнув глазом выложил на прилавок изрядную сумму.

* * *

Шон Уолш увидел сквозь витрину магазина, что миссис Хили из гостиницы напротив драит медную табличку, критически смотрит на свою работу и сильно хмурится. Неужели табличка пришла в негодность? Воспользовавшись отсутствием покупателей, он перешел дорогу; нужно было выяснить, что происходит.

— Трудно опускать и вытаскивать письма, — пробормотала миссис Хили. — Конверты рвутся.

— Миссис Хили, вы не должны заниматься этим, — сказал Шон. — Драить медь должен кто-то из ваших служащих.

— Вы тоже делаете это сами. Я видела, — возразила она.

— Я — дело другое. Магазин мне не принадлежит.

— Пока, — с нажимом сказала миссис Хили.

Шон пропустил эту реплику мимо ушей.

— Миссис Хили, вам следовало поручить это кому-нибудь из горничных.

— На них нельзя положиться. Только и знают, что болтать с людьми вместо того, чтобы делать дело. — Казалось, миссис Хили не сознавала, что сама именно этим и занимается.

— Когда я буду чистить нашу табличку, то заодно могу почистить и вашу, — предложил Шон. — Только рано утром, когда никто не видит.

— Чрезвычайно любезно с вашей стороны. — Миссис Хили посмотрела на Шона с удивлением. Зачем это ему? Она гордилась своим знанием человеческой натуры. Хозяйке гостиницы приходится сталкиваться с кем угодно, поэтому она обязана разбираться в людях. Но Шона Уолша было трудно отнести к какой-либо категории. Конечно, он имел виды на дочку хозяина. Высокую, крепко сбитую девицу, которая слишком много о себе понимала. Миссис Хили думала, что Шону Уолшу следовало бы иметь про запас другой план. Конечно, на эту дылду Бенни Хоган мало кто польстится, но когда она получит диплом в Дублине, то может задрать хвост, переехать в другое место и оставить Шона Уолша с носом.

Мать Фрэнсис радовалась хорошей погоде. Субботнее утро выдалось солнечным, хотя всю предыдущую неделю шел дождь.

Когда занятия в школе закончатся, она сходит в коттедж и посмотрит, что еще там нужно сделать. Иногда она ощущала себя девочкой, играющей с кукольным домиком. Возможно, так проявлялся инстинкт, заложенный даже в тех женщинах, которые отказались от мира. Мать Фрэнсис надеялась, что этот инстинкт не станет угрозой для выбранного ею образа жизни. Монахиня должна думать о своем призвании, а не о доме и семье. Но никакой устав не запрещал помогать строить дом для сиротки, которая благодаря Божьему вмешательству оказалась на твоем попечении.

Мать Фрэнсис размышляла о том, как ее сиротка смотрелась на вчерашнем балу. Кит Хегарти позвонила и сказала, что Ева выглядела замечательно. «Жаль только, что элегантную ярко-красную юбку девочке пришлось занять у подруги», — подумала монахиня.

Ей хотелось, чтобы урок поскорее закончился и можно было отпустить девочек, которым не терпелось сбежать, пойти в кафе Марио и полюбоваться сказочно изменившейся витриной магазина Пегги. Ах, если бы можно было позвонить в колокольчик сейчас, в половине двенадцатого, и крикнуть: «Вы свободны!»

Дети запомнили бы это на всю жизнь. И мать Клер тоже. При мысли о своей сестре во Христе у матери Фрэнсис привычно заныло сердце. Если бы не приезд матери Клер, они могли бы пригласить на Рождество Кит Хегарти. Но теперь это было невозможно. Мать Клер наверняка скажет, что они превращают Божью обитель в подобие пансиона.

Через два с половиной часа она достанет ключ из тайника в каменном заборе, войдет в коттедж, сотрет пыль с пианино и прикроет влажное пятно на стене красивой золотистой драпировкой.

Эту драпировку привезла из Африки одна сестра-миссионерша. Все восхищались тканью, но в монастыре ей было не место. Мать Фрэнсис тщательно хранила эту вещь, заранее зная, где она может пригодиться. Если повезет, сестра Имельда выкроит из нее еще и пару наволочек.

Услышав о приглашении на ленч, Ева чуть не запрыгала на кровати.

— Я же говорила, я же говорила! — твердила она.

— Ничего ты не говорила. Ты сказала, что со стороны казалось, будто ему нравится танцевать со мной. Вот и все.

— А ты сказала, что он при этом мучился как в аду, смотрел через твое плечо --">