Анатолий Николаевич Овчинников - Записки юного боцмана

матросские ремни, бушлаты, черные клеша, свои поделки (имеются в виду предметы народного творчества типа залакированных крабов на крашенном оргстекле) — кто что скопил или стащил у баталера… Можно было и деньгами, но их было мало, денежного довольствия (так получка называется в армии) на срочной службе тогда хватало только на папиросы «Беломорканал», я, например, получал всего рублей 6–7 в месяц, а самый крутой старшина на подлодке, дай бог, рублей 20–25 и всё… Не то, что сейчас. Ну, и что кому из дома пришлют.

Обмен производился по загадочному курсу, потому как деньги и вещи имели иное мерило и ценность, чем на «гражданке», но стороны всегда приходили к согласию.

Насчет водки… Да, была в ходу, вернее, имела хождение наравне с денежными знаками, как и «шило» (спирт), но повального пьянства я не замечал и сильно пьяных не видел (кроме своего главного боцмана, но он с рождения был в одной поре) — так посидеть с бутылочкой на троих под хорошую закусочку (а она на Севера была) — отчего бы и нет?! Многие из нас по три года не были в отпусках, очень скупилось начальство и всё Министерство обороны на этот счет. Три года, как в песне «мать без сына…» — ну, куда это годится?! Да что там отпуска — в увольнение сходить некуда — да их и не было. Соседний военный городок? — да кто нас там ждал? Да, там был ДОФ (Дом офицеров флота), типа дома культуры с танцами по выходным, но опять же не для нас — это кто там в городке служил, а нам с кораблей доступ туда был заказан. Изредка командируют тебя в этот городок по какой-нибудь служебной надобности — вот и лазаешь там по магазинам (а их всего-то с пяток) и глазеешь на редких девчонок — офицерских дочерей. Край света (и тьмы). Тут не то что сопьёшься — с ума сойдешь от тоски или в сопки убежишь. Как у нас убежал с корабля один тронутый умом матрос родом из горных районов Дагестана.

Ну, ладно, водовоз пережили, вернёмся к покраске.

Особенно прикольно было заниматься окрашиванием того борта, которым мы были пришвартованы к стационарному пирсу-стенке (подлодки стояли у плавпирсов, и их игра прилива-отлива не затрагивала). Верхнюю и нижнюю точки ежедневного «дыхания океана» разделяло метра три-четыре, в пирс были вделаны вертикальные брусья-пиллерсы из дерева (чтоб пришвартованные корабли не терлись металлом по металлу или бетону). С борта корабля свисали пара-тройка кранцев — огромных прорезиненных цилиндров (на катерах и буксирах их заменяют старые автопокрышки) диаметром в метр и длиной метра три — как демпфирующая защита от горизонтальных ударов бортов о пристань. То есть, постоянно борт корабля то медленно опускался несколько часов относительно стенки, то также медленно поднимался. А ты в это время висишь — Микеланджело хренов — в беседке в узком темном пространстве между кораблем и пирсом. Кранцы трутся о дерево, издавая соответствующие не очень приятные звуки.

Немного отвлечёмся. Как эти кранцы не обвязывай «уткой» за береговые кнехты, какие толстенные бы ни были швартовые концы — при частых штормовых ветрах с соответствующим раскачиванием корпуса плавказармы — эти канаты неизбежно обрывались и кранцы отправлялись в свободное плаванье по акватории залива (губы Нерпичья). Оставшийся беззащитным металлический борт на адском ветру и постоянном вертикальном перемещении от приливов начинал тереться о береговую стенку, издавая нереальный душераздирающий скрежет, который особо впечатляющ был ночью — спать невозможно!

Наутро после подобного происшествия боцманская команда плавказармы отправлялась под моим руководством на поиски кранца-беглеца. Пробираясь к цели через нагромождения обломков черных скал, матросики успевали подбирать застрявшие во время отлива в камнях морские звезды, крабики, ракушки — все это, впоследствии мумифицированное и залакированное, шло на поделки — народное матросское творчество и едва ли не единственная отдушина-забава. Чтобы достать конец (трос) от кранца порой приходилось лезть в ледяную воду и затем, дружно взявшись за него, волочить кранец подобно бурлакам на Волге на его законное место.

Да, о покраске… Недели за две мы все же умудрились обмазать краской (именно обмазать, а не покрасить) борта и, само собой, надстройки. Ежегодная эпопея была завершена. И там и тут просвечивались сквозь жиденький слой (а мы мазали не по одному разу) шаровой краски рыжие проплешины грунта — свинцового сурика (был еще железный сурик, но им --">