Максим Александрович Макарычев - Александр Мальцев

кофты или куртки цифрами, иногда приклеивая, а чаще прикалывая на них булавками номера или фамилии любимых игроков.

В тот день на дворовой площадке «моя игра в Мальцева» закончилась через считаные пять минут. Удар обиженного шестиклассника-акселерата клюшкой, специально, наотмашь по лицу во время столкновения у борта, превратил мою левую бровь в подобие лоскута. Когда я на «автопилоте» вбежал в квартиру, прижимая к лицу мокрую от крови, кажется, насквозь пропитавшуюся ею меховую шапку, два вопроса, которые мне задала мама, касались того, цел ли мой глаз и когда я прекращу бороться с теми, кто сильнее и старше. В отражении в зеркале я иногда смотрю на левую бровь и, видя свой первый мужской шрам, вспоминаю о теплом и уютном детстве, где настоящим счастьем было выйти первым на лед дворовой коробки и крикнуть заветное «Чур, я буду Мальцевым!»…

И надо же такому случиться. Через двадцать с небольшим лет после кровавой драмы на дворовой площадке я брал свое первое интервью у Мальцева. У того человека, которого в детстве считал небожителем…

Сейчас, общаясь с Александром Николаевичем Мальцевым, я могу сказать: «Он – настоящий». Во всем: в своем прошлом, в поступках, в словах, в скупости и правде этих слов, в сегодняшнем отношении к людям и к жизни. Одно из главных качеств Мальцева – это верность. Слову. Чести. Бережно хранимой памяти о тех, кто его воспитал и поставил на ноги. Преданности родному клубу, наконец. Команде «Динамо», в которую он пришел семнадцатилетним пареньком и которой служит до сих пор. Мальцев не из тех, кто будет пиарить себя, стремясь попасть в телевизор по случаю и без, как иные его партнеры по сборной. Александр Николаевич молчалив, застенчив и не любит говорить о себе. Он всем и все доказал, и как верно написал о нем один из журналистов, «на льду рассказал о себе больше, чем мог бы рассказать на словах». Как настоящий и талантливый человек, он обладает большой совестью. А потому подчас так грустны его глаза, которыми он смотрит на окружающий мир и сегодняшний хоккей в частности…

Он ракетой ворвался в звездную сборную СССР и призывался в нее 16 лет, вплоть до ухода из спорта в 1984 году. Ему повезло – почти всю хоккейную жизнь Мальцев выступал, наверное, в лучшей хоккейной сборной в истории – сборной СССР 1960–1970-х годов – с игроками, чьи имена вписаны в летопись спортивных достижений XX века. Секрет успеха славной ледовой дружины тех лет объясняет по-мальцевски немногословно и точно: «Все очень просто – мы были сильны духом и счастливы выступать за честь великой страны. Жили одной семьей, в которой делили радость и горе, жили ради нашей страны и болельщиков». Он убежден, что в сборную страны нельзя приводить за руку, как ребенка в детскую спортивную школу. И «там должны играть те, кто искренне хочет отстаивать честь своей страны и оправдать надежды болельщиков».

В русском языке есть прекрасное по звучанию слово – самородок. Так называют человека с большими природными дарованиями, но без систематизированного образования. То, как владел коньками и клюшкой Мальцев, чье катание на льду было легким, а броски изящными, присуще действительно настоящим самородкам. Он и «вылепил себя сам» на часто заносимой метелями простой ледовой площадке возле дома в родном Кирово-Чепецке, затерявшемся в российской глубинке.

Тарасов, который назвал Мальцева «Есениным русского хоккея», был человеком, далеким от пафоса. Но попал в десятку. И если вдуматься, с Есениным у Мальцева на самом деле много общего. Их роднят не только истинно народные корни, рождение и становление в золотой русской провинции, похожий честный, светлый взгляд, открытая, та самая «сердечная русская душа». Они стали любимцами народа, покорив миллионы людей своей истинностью и подлинностью. И именно в этом они – настоящие самородки, сумевшие не растерять чистоту своего дарования, несмотря на соблазны всех столиц, несмотря на собственные ошибки, клевету и завистников.

Были в жизни Мальцева и горькие минуты, и разочарования, и причиненная недоброжелателями боль. В эти минуты он, по собственному признанию, вспоминал любимые есенинские строки: «Ничего! Я споткнулся о камень, это к завтраму все заживет».

У него свое, прямое, не раз дорого обходившееся ему, суждение, он говорит начистоту, несмотря на звания и регалии «доброжелателей». Эта та самая народная «сермяжная правда», когда говорят мало, но честно. Теми самыми рублеными словами, в которых --">