Ирина Львовна Галинская , Юлия Михайловна Беломлинская , Елизавета Михайловна Бута , Борис Фаликов , Борис Кутузов - Сэлинджер. Дань жестокому Богу

Я мало что знала тогда о Сэлинджере.

Но достаточно чтобы объяснить Полине, что он хочет любить, он понимает, что надо любить, но он не умеет, не может любить. По какой-то неведомой причине этот человек – инвалид, душевнобольной.

Это не мешает ему быть гением, но Земля Сэлинджера – удивительная, прекрасная – непригодна для жилья. В ней не построишь дом. Земля эта ползет как зыбучий песок. И дом, построенный на ней, непременно рухнет.

И вот предо мной лежит выпущенная «Лимбусом» книга – голос из рухнувшего дома.

«Камелот» – так называет дом, построенный отцом, Маргарет Сэлинджер, дочь писателя, автор мемуарной книги «Над пропастью во сне».

Книга Маргарет Сэлинджер – толстенная. Скандальная. Я ее принесла читать своей маме – круг замкнулся.

Но маме она не понравилась. Не понравилась сама Маргарет.

Занятая собой и своими проблемами.

Я не согласна. В этой толстой книге оказалось достаточно места для всего: и для внутренних «раскопок» самой Маргарет, сделанных в фирменном стиле жертвы великого учения дедушки Фрейда, завсегдатая кушетки психоаналитика, и для панорамы американской жизни 60-х и 70-х, старательно нарисованной женским пером, внимательным и многое замечающим.

И для совершенно честного изложения биографии Джерома Ди. Сэлинджера, для кусочка интереснейших мемуаров именно о нем.

В результате я к Маргарет Сэлинджер отношусь хорошо.

И я благодарна ей за эту книгу.

И благодарна людям, подарившим ее русскоязычному читателю.

Эта книга – еще одно путешествие по зыбучим пескам Земли Сэлинджера.

Маргарет пишет, что всю жизнь главным для ее отца был поиск Своих.

«Ландсман» – это слово на идиш и по-немецки значит «человек из твоей страны».

А по-нашему – земляк, земеля, землячок.

Землячок – это важно. Он тот, кто всегда тебя поймет.

«Парень из моего двора». С моей улицы. Из моей деревни. Из моего квартала.

Тут и Окуджава со своими «арбатством, растворенным в крови».

Тут и Евтушенко – вечный стрелочник со станции «Зима».

Тут наши «деревенщики» с их деревней.

Тут и другой американский классик Уильям Сароян – так никогда и не порвавший свою армянскую пуповину.

Или Брэдбери с его скромной, но бесконечной любовью к «земляничному окошку», на веранде викторианского старого дома в маленьком Городке.

И вот наш герой Джером Ди. Сэлинджер.

Кто он? Родом из какой земли? Где его «земели»?

Отец – немецкий еврей. Не из раввинов. Не из скрипачей, не из психоаналитиков.

Из лавочников. Из колбасников.

Успешная торговля мясом привела его в результате не куда-нибудь, а в Нью-Йорк – город на Парк Авеню. В место компактного проживания богатой белой протестантской Америки.

Если бы хотя бы в Бруклин. В привычную еврейскую среду. В смешанную среду. В эмигрантскую.

Но когда есть деньги снять квартиру на Парк Авеню – снимаешь ее на Парк Авеню. В районе, куда поселилась семья, цветных не было вообще.

А евреев почти не было.

Но если есть деньги отправить сына в дорогую школу – отправляешь его, например, в среднюю школу Макберни – «частное учебное заведение, принадлежащее к ассоциации молодых христиан».

При этом Сэлинджеры – не семья евреев-ассимилянтов, принявших христианство.

На следующий год после поступления в эту школу Сэлинджер проходит «бармицву» – торжественное тринадцатилетние по иудейскому обряду.

А еще через год мальчик впервые узнает о том, что его мать не является этнической еврейкой, что она – ирландка, принявшая иудаизм ради брака с его отцом. То есть он – полуирландец.

Быть ирландцем или итальянцем в тогдашнем Нью-Йорке было немного лучше, чем евреем или, не дай бог, негром. Но все равно для Парк Авеню это был «второй сорт».

В любом случае, к четырнадцати годам голова подростка Сэлинджера уже до предела заморочена всей этой ситуацией.

Вопросы: «Кто я?» и «Где они, мои земляки?» приходят в эту голову – и уходят, оставшись без ответа.

И все это происходит на фоне предвоенной Америки тридцатых.

Америки – полного расцвета всех видов расизма.

Люди, хоть немного знакомые с историей этой страны, знают, что перелом в отношениях белых и черных, а также в отношении к евреям, произошел именно во время войны, а точнее – там, на войне.

Именно вернувшийся домой солдат, побывавший в рукопашном бою, уже не мог принять раздельные места в автобусе.