Илья Львович Толстой - Мои воспоминания

детей меньше ее, она бы была несчастная девочка. Лучшее удовольствие ее возиться с маленькими. Очевидно, что она находит физическое наслаждение в том, чтобы держать, трогать маленькое тело. Ее мечта, теперь сознательная, -- иметь детей. На днях мы ездили с ней в Тулу снимать ее портрет. Она стала просить меня купить Сереже ножик, тому другое, тому третье. И она знает все, что доставит кому наибольшее наслаждение. Ей я ничего не покупал, и она ни на минуту не подумала о себе. Мы едем домой. "Таня, спишь?" --"Нет". -- "О чем ты думаешь?" -- "Я думаю, как мы приедем -- я спрошу у мама, был ли Леля хорош, и как я ему дам, и тому дам, и как Сережа притворится, что он не рад, а будет очень рад". Она не очень умна, она не любит работать умом, но механизм головы хороший. Она будет женщина прекрасная, если бог даст мужа. И вот готов дать премию огромную тому, кто из нее сделает новую женщину.

   Четвертый -- Лев. Хорошенький, ловкий, памятливый, грациозный. Всякое платье на нем сидит, как по нем

   35

   сшито. Все, что другие делают, то и он, и все очень ловко и хорошо. Еще хорошенько не понимаю.

   Пятая -- Маша, два года, та, с которой Соня была при смерти.

   Слабый, болезненный ребенок. Как молоко, белое тело, курчавые белые волосики; большие, странные голубые глаза; странные по глубокому, серьезному выражению. Очень умна и некрасива. Это будет одна из загадок. Будет страдать, будет искать, ничего не найдет; но будет вечно искать самое недоступное.

   Шестой -- Петр^* -- великан. Огромный, прелестный беби, в чепце, вывертывает локти, куда-то стремится. И жена приходит в восторженное волнение и торопливость, когда его держит; но я ничего не понимаю. Знаю, что физический запас есть большой. А есть ли еще то, для чего нужен запас -- не знаю. От этого я не люблю детей до двух, трех лет -- не понимаю"².

   Письмо это написано в 1872 году. В то время мне было шесть лет. Приблизительно с этого времени начинаются мои воспоминания. Кое-что помню и раньше.

   Когда мне было четыре года, нас было четверо детей: Сережа, Таня, я и Лева. Я помню, как Леве (мы его называли Лелей) прививали оспу. Помню, что это было наверху в угловой комнате, помню, что ему делали больно и что он неистово орал.

   Потом я помню, как в балконной комнате у старинного столика красного дерева стоял папа и с кем-то спорил о франко-прусской войне³. Он был на стороне французов и верил, что они победят. В то время мне было около четырех лет.

   Еще помню я, как мы с Сережей достали оловянных колпачков от винных бутылок и внизу, рядом с комнатой со сводами, вырезали из этих колпачков монетки. Сережа, который был старше меня на три года, уже умел писать и выцарапывал на них 1870.

   Мы, дети, жили сначала наверху в угловой комнате. Мама с папа в своей спальне. Кабинет папа был внизу под большой террасой, а рядом с ним, внизу же, была комната, где жила Татьяна Александровна с Натальей Петровной⁴.

   * Умер в 1873 году. (Прим. автора.)

   36

   У мама не было своей комнаты. В гостиной в углу стоял маленький письменный столик, где она заказывала обед, записывала покупки и "переписывала". Что она "переписывала", я долго не знал. Я знал только, что это было что-то очень нужное и важное.

   Папа днем уходил в свой кабинет и "занимался", и тогда мы не должны были шуметь и никто не смел к нему входить. Чем он там "занимался", мы, конечно, не знали, но с самого раннего детства мы привыкли его уважать и бояться.

   Мама -- это другое дело. Она --наша, и она тоже боится папа. Она должна все для нас делать. Она следит за нашей едой, она шьет нам рубашки, лифчики и штопает наши чулки, она бранит нас, когда мы по росе намочим башмаки, она "переписывает", она -- все. Что бы ни случилось: "Я пойду к мама". "Мама, меня Таня дразнит". -- "Позови ее сюда". "Таня, не дразни Илюшу, он маленький". "Где мама?" На кухне, или шьет, или в детской, или переписывает. Ее легкие частые шаги то и дело раздаются по всем комнатам дома, и везде она успевает все сделать и обо всех позаботиться. Я не знал тогда, что мама часто просиживала за "переписыванием" до трех-четырех часов утра и что она восемь раз переписывала своей рукой всю "Войну и мир"⁵ и, вероятно, еще больше раз переписала составленные отцом "Азбуки", "Книги для

--">