Екатерина Леонидовна Марголис - Следы на воде

здесь,

Если б не Пушкин. Он дал мне меня…

Солнце, высовываясь из-за шпалеры, делит стол пополам.

Мой мобильный горячий, как головня,

Так что не прикоснуться; а что до содержимого головы, —

Какие мысли способны выжить, к примеру,

в кипящей кастрюле?

Тороплюсь в дом и, упав на кушетку, вытягиваюсь в рост,

Руки расслаблены. Пушкин критически смотрит на то,

Сколь вял и беспомощен может быть вкрутую

сваренный мозг.

Часы негромко шуршат, на круглой их физиономии —

«IV» (часа).

Но на своей кровати я тяну лишь на I (единицу).

Глаза слипаются. Море, взревывая вдали, резвится.

Нагоняя страху, адриатический шторм

Взбалтывает моря – от Черного до Балтийского.

Тибр кишит акулами; акватория Санкт-Петербурга

Покрыта хлопьями пены, взбитой косяками угря,

в то время как

Двенадцатиметровые щуки патрульных лодок снуют

В Большом канале, норовя опрокинуть гондолы, явно желая

Поужинать сладкими парочками, что попадаются

по дороге.

Я курсирую на своей скромной посудине, полной цветов,

От берега до плавучего дома и снова обратно, —

Напевая, чтоб дать облегченье грустным сердцам моряков,

Потерявших в пасти морских чудовищ многих друзей,

Сгинувших в осетровой мути и угревой пене.

На волнах качаются венки хризантем – символ агонии

Множества одиночеств (оставшихся в лодках ли,

на берегу) —

Всех тех, чьих любовников более нет. Но далее не могу…

Тут я вдруг обнаруживаю, что сам еще здесь и жив

(Хотя, конечно, был бы рад обрести покой

Где-нибудь в этом мире), что вновь брожу

Среди влажной зелени, лишенной теней;

Солнце сейчас завернуто в промасленную облачную бумагу

Над маленьким садом, где геккон так упорно лезет

на свою стену.

…Всегда возвращайтесь туда, где вас любили, к теплому звуку

Ложечки в чайном фарфоре, к приветливым голосам.

Представляю, как здесь, под этой увитой плетьми стеной,

Ты наливаешь в стаканы мне и друзьям (кстати, оба поэты)

Свежевыжатый, без добавления сахара сок винограда.

Они улыбаются мне и пьют, молча кивая друг другу.

Геккон также помалкивает, видимо, берет с них пример.

Они уже высказались, что пришли в этот мир – говорить…

Я снова один, машинально перебираю раковины,

Извлеченные из лагуны, – их общий подарок —

Все, что осталось мне в придачу к воспоминаньям.

Песочные часы ведут подсчет уходящих мгновений.

Изготовленный руками хрупкий памятник времени.

Перевод с английского Андрея Олеара

Екатерина Марголис

НА ОБРАТНОМ ПУТИ

Ты прав. На нашем циферблате

(лице часов) отмечено «IV» (четыре),

а не обычная четверка «I» (единиц).

Так время против стрелки

отсчитывает буквы именам,

из обихода выпавшим.

Увы. Ни первому лицу, ни даже четверым

угнаться не под силу за вторым.

Те «Ты» ушли.

А этих больше нет.

Куда спешить?

Тик-так. Замедли бег.

Глянь, виноград созрел.

Зеленая калитка

закрыта в мир иной.

И стены отражают

игру лучей в канале.

Тени тают,

и постепенно

блекнет образ «Ты»

на плоском горизонте.

Сизый город,

на прежний лад родного языка

настроив было трубы пароходов,

теряется за их немой громадой.

Так при отплытьи рвутся нити дружб.

Так Я без Ты.

Так единицы без глазниц

Таращатся в бескрайний текст лагуны.

Чей черед – не спрашивай.

Quem mihi, quem tibi – scire nefas.

Местоимение заменит безымянность.

И первому лицу давно пора оставить

пустые притязанья на вторые:

ибо твои пути не есть мои.

Spes longa est ed vita sometimes brevis:

Carpe diem, мой друг, vina liques.

Пусть будет так, пока в моей гостиной

часы с «IV» (четверкой) будут шелестеть

слова любви в развернутом порядке.

Тут всякий жив.

Тут подлинник не тронут.

Тут рифма и размер сохранены.

Тут всякая строка читается с конца

к той самой первой и заглавной букве.

Тут жили-были, тут в начале было…

В начале было имя для всего.

И ты плывешь назад, к началу своего.

Авторский перевод с английского

Часть первая На полях дней

Поле – одна из форм материи, характеризующая все точки пространства и времени и поэтому обладающая бесконечным числом степеней свободы.

Глава первая Лингвистические задачи

Даны слова: