Владимир Николаевич Николаев - Отдаю себя революции...

Владимир Николаев ОТДАЮ СЕБЯ РЕВОЛЮЦИИ…

ЖРЕБИЙ БРОШЕН

…Едва не падая от бессилия, Михаил уже затемно добрался до дому и в изнеможении опустился на койку. С трудом заставил себя стянуть шинель, сбросить китель и обмыть руку. Рана оказалась неопасная, он наскоро перевязал ее и не заметил, как провалился в сон.

Спал Михаил долго, но пробудился в тревоге и возбуждении. Впечатление такое, что он и во сне напряженно обдумывал все, что случилось.

Минувший день 9 января 1905 года принадлежал истории, а для него этот день как бы еще продолжался, потому что все, чему он был свидетелем и о чем услышал потом от других, лишало покоя, будоражило, бурлило в нем, волновало ум. Он один напряженно обдумывал случившееся и обсуждал все с товарищами.

Друзья приходили часто, рассказывали, что творится всюду. В столице шли повальные аресты, обыски, облавы, налеты. Но карательные действия властей вызывают возмущение и сопротивление во всех слоях общества. Еще 9 января к вечеру во многих местах города выросли баррикады. Разгневанные рабочие и студенты громили полицейские участки и кое-где захватили оружие. Портреты царя публично уничтожались и сжигались. Больницы переполнены ранеными.

Михаил с жадностью слушал эти сообщения, он верил, что развитие событий не остановится на том уровне, какого оно достигло в день кровавого воскресенья. Народ уже проклял царя, окончательно разуверился в нем, дружно пойдет в революцию, потому что иного выхода нет.

Принимать участие в дискуссиях, вспыхивавших каждый раз, как только к нему приходили друзья, было еще трудно. Чувствовалась слабость, несколько дней подряд держалась температура. Стоило произнести пяток фраз, малость погорячиться, лоб покрывался испариной, перед глазами все начинало расплываться, голова кружилась, приходилось в бессилии откидываться на заботливо взбитые подушки.

За больным ухаживали посменно Зиночка, сестра товарища по Политехническому, и Оля Генкина, с которой он недавно встретился на Выборгской, где они вместе выступали перед рабочими и создавали кружки. Какие они разные, эти милые девушки. Милые совсем на особенный манер.

Зиночка сердобольна, мягка, отзывчива. Стремится предупредить любое желание. Готова поминутно поправлять и взбивать подушки, заметит на лбу бусинки пота, тут же примется вытирать. Увидит, что больной смежил веки, начинает засыпать, — замрет, не шелохнется. И так просидит не один час, боясь малейшим движением потревожить сон.

А заметит, что проснулся, тут же начнет хлопотать. То лекарство, то питье, то перевязка, то кормление. У Зиночки мягкие добрые руки, с ней очень уютно и покойно. Простая душа, она не скрывает того, что влюблена в этого отважного и вместе с тем такого доброго и душевного юношу. Иногда Зиночка пробует уговаривать уехать на время на Псковщину, в провинциальную глушь и тишину, целебную для ран душевных и физических.

Михаил не может не оценить доброты и редкой женской мягкости милейшей Зиночки. Прожить жизнь с такой женой, видимо, было бы истинным наслаждением. Но в такое время, как теперь, это немыслимо. И вообще такая жизнь не по нем. По его мнению, нет ничего страшнее, чем прожить пустую жизнь в тепле и довольстве, а потом на склоне лет с горечью сознавать, что никому от того, что ты делал, не стало лучше, не сделалось светлее. Нет, нет и нет, не для такой жизни он рожден.

Поэтому иногда и хмурится на милую Зиночку Михаил, еще более резко и прямо говорит о борьбе и о своей готовности в любую минуту ринуться в бой за свободу, не щадя жизни, когда в тесной комнатушке разгораются политические дискуссии.

Кто-то из друзей вдруг принес новый мотив, ранее не звучавший в спорах: зачем слабыми силами, без подготовки ввязались в драку? Вспыхнула острая дискуссия. На высказавшего такую мысль навалилось несколько человек.

— Значит, лучше было отсидеться в сторонке, выждать более подходящих времен?

— Пусть рабочий люд кровь проливает, а мы ручки боимся замарать…

— Люди на борьбу поднимаются, на баррикады идут, а мы фразочками, фразочками покрасивее перекинемся…

--">