Игорь Маркович Ефимов - Эрнест Хемингуэй

после боев на Кавказе и в Севастополе, продолжал вглядываться в феномен войны до конца жизни. Начал с “Казаков”, закончил “Хаджи-Муратом”.

ТЕНОР: Вот еще какое сравнение пришло мне в голову: стиль Хемингуэя отличается от прозы его современников так же, как витраж отличается от живописного полотна. Многоцветье картины мы воспринимаем через отраженный свет, а многоцветье витража — через свет, идущий как бы изнутри. И это появилось уже в самых первых рассказах. Что меня поражает: каким чутьем обладал Шервуд Андерсон, чтобы уже по первым зарисовкам начинающего автора — демобилизованного солдата без университетского образования — разглядеть большой талант, начать поддерживать его, снабдить рекомендательными письмами к парижским друзьям — Гертруде Стайн, Эзре Паунду и другим. Может быть, это связано с тем, что Андерсон расслышал в рассказах Хемингуэя продолжение собственных исканий. Для всего литературного поколения, входившего в американскую литературу в 1920-е годы, творчество Андерсона открыло новые горизонты, оказалось маяком, камертоном. Но для Хемингуэя — в особенности.

БАС: Вы упомянули Париж — не пора ли нам отправиться туда вслед за нашим героем и его первой женой? Если Андерсона можно считать стартовой площадкой космического корабля “Папа Хем”, то на долю Хедли Ричардсон выпала роль ракеты-носителя. Ее горячая вера в талант мужа, ее готовность отказаться от карьеры пианистки и отдать все силы на то, чтобы обеспечить ему возможность посвятить себя литературе, конечно, были бесценной поддержкой. Скромный ежегодный процент с полученного ею наследства, составивший две с половиной тысячи долларов, в послевоенном Париже позволил молодоженам иметь самое необходимое — а большего в те годы они и не ожидали. Плюс журналистские заработки самого Хемингуэя. Хватало даже на то, чтобы угощать в своей квартирке новых друзей.

ТЕНОР: Первая серьезная ссора с женой произошла, когда она умоляла его осенью 1922 года не ездить на греко-турецкую войну. Но Хемингуэй был послан туда его нанимателем, канадской газетой “Стар”, и не чувствовал себя вправе отказаться. Снова страшные сцены войны, горящие дома, обозы с беженцами. В прозу потом попадет женщина с мертвым младенцем на руках, которого она не отдавала несколько суток. Воспоминания об этих днях всплывут в памяти героя рассказа “Снега Килиманджаро”. Так как Хемингуэй не любил и не умел выдумывать, мы должны поверить тому, что в Стамбуле он впервые изменил жене с какой-то армянской шлюхой — “перезрелой, грудастой, сиропно сладкой, гладкокожей и не нуждавшейся в подушке под ягодицами”.

БАС: А в следующем году супруги совершили поездку в Испанию. И тут Хемингуэй был на всю жизнь захвачен — покорен — заворожен древним испанским варварством — боем быков. Это не просто спорт, объяснял он жене, а высокая трагедия, требующая невероятного искусства и мужества. Все равно как если бы война проходила на арене, а ты получил место на трибунах и смотрел на нее, не подвергаясь никакому риску. Оказалось, что Хедли могла спокойно взирать на сизые кишки, вывалившиеся из распоротого живота лошади, и продолжать вышивать распашонку для ожидавшегося младенца.

ТЕНОР: Эрнест не только отсиживался на трибунах. Перед началом главного зрелища быка выпускают на арену и разрешают матадорам-любителям дразнить его для потехи. Наверное, тут уж сердце у Хедли сжималось, когда она видела своего отчаянного мужа, скачущим в метре от острых рогов. Но она уже знала, что опасность была для него как наркотик, без которого жизнь теряла блеск и пряность.

БАС: Сын Джон Никанор родился, когда супруги гостили в Торонто, но крещение произошло уже по возвращении в Париж. Чтобы спастись от плача ребенка в тесной квартирке, Хемингуэй уходил писать в соседнее кафе. Здесь были написаны рассказы, вошедшие в сборник “В наше время”, действие которых происходит по большей части в местах, где прошла юность автора, — в Мичигане и Иллинойсе. Когда сборник выйдет из печати, родители будут возмущены его содержанием. Отец вернет издателю все заказанные экземпляры, написав, что он не желает иметь в христианском доме “подобную грязь”. Знакомым даже заявит, что предпочел бы видеть сына мертвым, чем пишущим произведения, подрывающие основы религии и морали.

ТЕНОР: Мать писателя Грейс Хемингуэй умоляла сохранить хоть один сборник — отец остался непреклонен. Эрнест с детства был любимцем --">