Арнальдо Фраккароли - Россини

РОССИНИ

Этот высокий, стройный, весёлый молодой человек приехал сюда две недели назад. Он — само ликование жизни, он — порыв мечтаний и фантазии, он весь устремлён в будущее. Его карие, горящие любопытством глаза сияют, и он от души радуется окружающей красоте.

Когда он уезжал из Болоньи, ему сказали: «Ты увидишь великолепный город!», но его не предупредили, что этот великолепный город исполнен такого необыкновенного очарования, не сказали, что именно здесь начнут осуществляться его безграничные надежды и родится его слава.

Он широко шагал, вдыхая солёный воздух с лагуны. Перед ним открывалась изумительная панорама площади, по которой там и тут прогуливались дамы и кавалеры, простые горожане.

Кавалеры, хотя уже и без париков, без треуголок, без алых плащей и блестящих пряжек на туфлях, всё ещё хранили следы пудреного и галантного XVIII века, которые не сумели уничтожить ни французская революция, ни падение Светлейшей^[1]. Дамы хоть и отказались от моды на пышные кринолины и каскады кружев на рукавах, от мушек-сердцеедок и монументальных причёсок, тем не менее сохранили в улыбке, во взгляде и в кокетливом музыкальном произношении очарование прекрасных венецианок былых времён. А в народе по-прежнему был жив неистребимый мрачноватый юмор людей, знавших слабости и сильных мира сего, и обездоленных, и снисходительно посмеивавшихся над ними в утешение своей нищете.

Из повелительницы Венеция превратилась в рабыню. Но от прежнего господства у неё остался властный, аристократический тон, внушавший уважение.

Панорама острова Сан-Джорджо таяла в прозрачном тумане, исчезала вместе с плывущими над водой, подернутыми дымкой островами — прекрасная панорама, окутанная лёгкой вуалью, как, впрочем, и будущее этого отважного юноши.

Молодой человек шёл, восхищённо рассматривая Венецию, счастливый и полный надежд. Вот уже много дней любовался он этим городом, и тот вновь и вновь пленял его и покорял. Вдруг кто-то окликнул его.

   — Эй, Джоаккино, ты куда?

Джоаккино обернулся. Кто это так фамильярно обращается к нему? А главное — кто может знать его здесь, в Венеции? Он увидел коренастого молодого человека с непринуждёнными манерами, который с любопытством смотрел на него.

   — Послушай, ты ведь Джоаккино Россини, не так ли?

   — Да, я — маэстро композитор Джоаккино Россини, это верно. А ты кто такой?

   — Что ты сказал? Маэстро композитор?

   — Маэстро композитор.

   — С каких это пор?

   — С тех пор, как мне заблагорассудилось. С тех пор, как ты родился нахалом и грубияном. Кто позволил тебе обращаться ко мне на «ты»?

   — Ух, какой же ты обидчивый! Неужели не помнишь меня? Не узнаешь? А мы ведь так часто играли вместе. Я — Франческо Дженнари из Пезаро. Мы вместе жили и в Фано, и в Луго, и в Синигалье, потому что мой отец, как и твой, часто переезжал из города в город. Я же Кеккино, ну неужели не помнишь?

Глаза Джоаккино загорелись. Знакомый голос, родное произношение, светлые, простодушные глаза помогли узнать товарища детства.

   — Черт побери, Кеккино! Да это и в самом деле ты! Что же ты сразу не сказал! Конечно же, это ты! Дай обниму тебя! Как ты оказался здесь, в Венеции?

   — Я тут по делам. Отец состарился, и теперь я занимаюсь коммерцией с помощью моего дяди Педрина. Помнишь его?

   — Нет.

   — Вот он, кстати, вон там видишь? Я прибыл вчера вечером морем. О боже, какое море! А ты что делаешь? Что это ещё за история с маэстро композитором? Очередная твоя шутка, как в ту пору, когда мы были детьми?

   — Шутка? Но у меня контракт с театром!

   — Ла Фениче?

   — Нет, но почти. С театром Джустиниани в Сан-Мозе.

   — Всё так же играешь на альте или чембало? Я знаю, ты сделал карьеру.

   — Какой альт, какое чембало! Я же тебе говорю: я — маэстро. Маэстро композитор. У меня контракт на сочинение оперы. Через час я как раз встречаюсь с моим либреттистом, он принесёт вариант последнего квартета, и к тому же будет первая читка с певцами. Знаешь, моего либреттиста зовут Гаэтано Росси. Росси — он, Россини — я^[2]. Красный — отличный цвет, он принесёт удачу. Где ты остановился?

   — В гостинице «Луна». А ты?