Елена Арманд - О Господи, о Боже мой!

Елена Арманд О Господи, о Боже мой!

педагогическая трагедия

Лазурная стезя шла через гиблый лес. Деревья стояли в черной воде, зависали наклонно, лежали поперек. Неторная дорога над болотом пролегала по насыпи, украшенной в честь месяца мая голубыми и белыми цветами. Куда она приведет?

Было ли мне указание или видение? Было настойчивое, хоть и необъяснимое как сон…

В месяце мае ходи да ходи. Я много ходила. Дороги не спрашивала — у кого спросить? Пустынно в этих местах. Но однажды пришла, увидала с другого берега широкой долины несколько черных изб на высоком холме, озеро внизу. А вокруг — «все знатко». Эти слова я вспомнила, говорил мой отец, рассказывая о временах, когда меня еще не было. Он путешествовал по Валдаю с моим будущим старшим братом. На берегу озера Волго говорил с местным стариком, и тот сказал, обведя широкий окоем: «От нас все знатко…». А мой четырехлетний брат, купаясь, прыгнул с крутого бережка и — то ли хлебнул воды, то ли ушибся о дно. Бросив беседу, отец кинулся и вытащил его, но будущий брат был в обмороке. Отец ужаснулся, что это конец, и в замешательстве сунул ребенку в рот кусок сахара. Через некоторое время старший брат показал, что он прососал дырочку в сахаре. Тогда краска вернулась в лицо отца…

Лет пятьдесят прошло с тех пор. Наверно, по той же одноколейке ехали они в эти края. Из тех времен вилась дорожка? И привела…

Поднялась от реки — вот оно, место мое!

Было пусто, на улице никого, кроме одной бабы посреди бурьяна. Она стояла не двигалась, как приросла. Я спросила, не продается ли в деревне дом. «Не, девка, домов тута нет». Я не хотела уходить, стала показывать пальцем — а этот дом, а этот? — «Эт рази дом? Уже и крыша проваливши. Нюрка Слёзка жила, умёрши таперь. Печка еще при ней вся опала. Тута Капустник был, приезжал из Лук. Пять годов уж не приезжат. Жив ай нет? Да что эт за така невзабольшна изба! А где я стою, сгоревши дом с мужиком зараз». Рассказывая унылые истории про избушки, стоящие хороводом, поворотилась она — как вдруг из-под большой юбки выскочили трое козлят. «Тама тёпло им». Я прицепилась к словам про Капустника, она ответила, что «Капустник взял дом после Филихи у Преда за бутылку. Пред всё сам знат».

Я сходила еще за пять километров к Преду, он поглядел на меня рыбьими глазами и сказал: «Живите». Стала жить.

Ты — это я, я — это ты

Впереди крик: «Нельзя».

Позади: «Воротись».

И тиха лишь стезя,

Уводящая ввысь.

Не по ней ли идти?

Может быть не греша,

На лазурном пути

Станет птицей душа.

Николай Клюев

Из прежней жизни приходили письма — на центральной усадьбе колхоза была почта (пока не сгорела).

Меня звала моя другая жизнь, и голос ее звучал так:

«Любезная сердцу моему, желаю радоваться! <…>

Очень много всего. Одно выберу. На одном этом покажу, что нынешний разрыв меж нами пространственный нисколько не означает невнимания памяти или чувства, но мысли и дело о тебе…

…С С. М. мы задумываем осеннюю программу, и я высказал, а он согласен, что главная там партия никем кроме тебя исполнена быть не может. Готовь себя (ведь он предвидит, что от главного ты склонна будешь отказываться, а я того же боюсь, но хотел бы, чтобы, напротив, почувствовала ты ее как некий дар судьбы и нас). Это твой знак — Весы — . Итак: лирический герой — это ты. После того, как музыкальный пролог расставил всех участников, звучит Бас, возвещающий первую строку изреченья Весов: «Миры утверждают миры!», и как эхо отвечает ему зодиакальный хор… <…>

И тут в симфонии выступаешь ты, уже слышимо глаголющая душа, лирический герой…

О, Мать-Природа, бытие твое

Во мне хранимо волей тайной.

Ее пылающим огнем прокалены

Все устремленья духа,

Родящие во мне самосознанье,

Во мне самой плодотворящие меня.

(Перевод выполнен только что в специальном расчете на тебя, но это ужасно непросто — перевести Р. Ш. для твоей эстетики…) <…>

После этого — диалог на Земле. Но ты не выключаешься из действия. Высказанное только что в слове и жесте ты продолжаешь повторять одними лишь жестами… И вот, в симфонии с тобой, беседует Человек и Бог переулков: <…>

Человек:

 Земля — подножие усталости моей.

Шум лета моего, ты позади,

--">