Федор Дмитриевич Бобков - Из записок бывшего крепостного человека

1

воспоминания детства / приезд господ в деревню / секта бегунов / домашняя жизнь / ожидание светопреставления / самообучение грамоте

Я очень смутно помню моё детство, и первые мои воспоминания относятся к 1843 году, когда мне было одиннадцать или двенадцать лет.

Доска, прибитая к полосатому столбу, криво стоящему на краю родной моей деревни, гласила следующее: «Деревня Крапивново штабс-капитана Н. П. Глушкова^[1] Дворов — 43. Ревизских душ мужеска пола — 93, женска — 107».

Глушков постоянно жил в Москве, каждое лето ждали его приезда в вотчину, состоявшую из деревень Крапивново, Сосуново, Голубцово и других, но вот не приезжал. Приготовляемые к приезду телёнок, отпоенный молоком, и масло, собранное с крестьян, оставались в пользу жены бурмистра^[2].Конечно, не имея усадьбы и господского дома, барин не стремился в деревню. Таким образом, бурмистр являлся самостоятельным хозяином имения и ревизских душ.

Как-то один только раз, летом, приезжали господа. Поселились они в хорошем доме бурмистра Зиновия Васильевича. Барин был пожилой, а супруга его, Марья Александровна, была молодая. С ними был сын, Саша, лет четырёх, и много прислуги. Помню, как барин бросал нам, ребятишкам, из окна пряники, а барыня, сидя на подоконнике, курила трубку и смеялась, глядя на игру сына, который сделал из нас лошадок и подгонял хлыстом.

До этого года участие моё в работах заключалось в наматывании ниток на маленькие шпулечки для тканья миткаля^[3]. Летом на моей обязанности лежало нянчить брата и сестру, которые были моложе меня. Во время жатвы я оставался с ними в доме один.

Возился я с ними не особенно много — Петрушке давал кусок хлеба, Кате соску и убегал играть с мальчиками, забывая совершенно о своих питомцах. Изредка соседка наша, тётка Матрёна, покричит на меня, что оставил детей без присмотра, тогда я возвращался домой, пихал в рот одному кусок хлеба, другому — соску и опять убегал.

Вплоть до зимы я бегал босиком, а зимой ходил в лаптях. В Крапивнове, как и во всём Юрьевецком уезде Костромской губернии, было много староверов^[4] из секты бегунов^[5]. Жизнь молодых сектантов ничем не отличалась от жизни остальных крестьян. Они женились, имели детей и, посещая староверческую молельню, ходили в то же время и в церковь. Под старость же они переставали ходить в церковь и начинали есть отдельно от семьи в особых мисках своими ложками. Многие оставляли свои семейства и скрывались неизвестно куда. Ходил слух, что они уходят в Ветлужские леса молиться Богу и спасать свою душу. Говорили также, что многие поселялись в подпольях у купцов-староверов, которые кормили и скрывали их.

Мой дедушка Осип под старость тоже скрылся в староверческий монастырь в Уреньских лесах^[6]. Матушка моя ездила к нему. Она рассказывала, что там много стариков, которые работают, кто как может: кто — лапти, кто — корзины, кто — лопаты и т. д. В их хатках стоит тишина, которая нарушается только голосом какого-нибудь старца, читающего всем вслух жития святых.

Матушка моя, хорошо знавшая грамоту, постоянно читала дома вслух или жития святых, или Евангелие. Особенно сильное впечатление производило на меня чтение Страстей Господних. Я залезал на печь и горько плакал, уткнувшись во что-нибудь, чтобы скрыть свои слёзы.

Каждую субботу перед иконами зажигались восковые свечи и матушка читала вслух Псалтирь, кафизмы и молитвы. Отец, мои старшие братья и невестки благоговейно молились. После молитвы садились ужинать, после которого мать читала Четьи минеи. В воскресенье не работали и происходила только уборка скота и топка печей. Выходить на улицу гулять до обеда не полагалось. В шестом часу утра была общая молитва. Не успевала матушка взять лестовку^[7], без которой она не молилась, как все уже бывали в сборе. Перед обедом опять молитва и после обеда чтение, послушать которое приходили соседи, старики и старухи.

Особенно много приходило их во время Великого поста. Тогда велись и разговоры на религиозные темы. Обыкновенно ругали православных священников и называли их чадами антихриста за то, что они пьют вино, нюхают и курят. Раскольников-стариков хвалили за воздержание и за то, что некоторые отдавали своё тело на съедение насекомым. Я заслушивался этими разговорами, которые мне очень нравились.

Кроме матушки, грамоту знал мой старший брат, за обучение которого отец уплатил --">